Поверженные буквалисты

Читатель, поверив Кашкину (статья в крупном советском журнале!), очевидно, не станет читать мой перевод. Старый, очень вольный, хотя и талантливый, перевод Минаева практически недоступен. Перевод Козлова (дающий лишь 60 % байроновского текста, по словам акад. М.Н. Розанова, и являющийся «жалкими виршами», по определению К.И. Чуковского) был издан в XX веке в 05 году и переиздан ничтожным тиражом в 23 г., и его почти нельзя достать: в СССР свыше 300 тысяч библиотек, а козловский перевод существует суммарно, может быть, в 10–15 тыс. экз., из коих ³Л погибли за полвека. Кроме того, этот перевод вообще невозможно читать (иллюстрация: В.М. Инбер по выходе моего перевода звонила мне и сказала, что раньше, не будучи в силах прочесть перевод Козлова, должна была верить на слово, что ДЖ гениальное произведение, теперь же она это видит).

Чей же перевод ДЖ станет читать советский читатель? «Нового полноценного перевода», появление которого пророчествует Кашкин, еще нет, – да и будет ли он?

Значит, советский читатель ряд лет вообще не будет читать ДЖ с его страшными ударами по всем черным силам мира!

Кто от этого в выигрыше?

Капиталистическая Англия.

Таков политический результат некоторых «критик»…

Прежде чем перейти к разбору кашкинской статьи, я считаю нужным оттенить несколько предварительных моментов.

Переводом стихов я занимаюсь систематически с 1920 г. Продукция моя обширна. Я перевел всего Байрона (63.000 строк), почти всего Верхарна (24.000 стр.), много Гюго (15.000 строк, в том числе полностью «Возмездие»), Вольтера (две драмы и поэму), крупнейшего революционного поэта Эстонии Барбаруса (6.000 стр.), великого поэта Туркмении Махтумкули (ок. 5.000 строк), переводил стихи Мопассана, поэтов Парижской Коммуны, Леси Украинки, персидского поэта-коммуниста Лахути (эти переводы – из Лахути – печатались в «Правде» в 30-х гг.).

Перечень имен достаточно показателен. Свыше 30 пет я перевожу революционную и прогрессивную поэзию.

Продукция моего критика Ивана Кашкина мне в подробностях неизвестна. Он выпустил частичный перевод «Кентерберийских рассказов» Чосера (неважный перевод, спасаемый лишь соседством перевода Румера; книга вышла под моей редакцией, и я – каюсь – полиберальничал). А сверх этого – все знают – он переводил или имел, как редактор и организатор, близкое касательство к переводам Хемингуэя, Джойса, Дос-Пассоса, Эллиота, – т. е. пропагандировал сплошь декадентскую стилистически и антисоветскую политически мразь[100]. Всем известно, что темой своей кандидатской диссертации Кашкин избрал произведения Хемингуэя.

Перечень этих имен также достаточно показателен. А сопоставление обоих перечней – тем более…

Затем: за 30 лет переводческой деятельности я видел немало отзывов о моей продукции – в печати, в издательских рецензиях, в читательских письмах. За отдельными, незначительными, исключениями эти отзывы были положительными, порою лестными, иногда восторженными.

Я вынужден подтвердить это, – вот:

О моем ВЕРХАРНЕ писали:

«Шенгели – поэт, выросший на чуждой Верхарну традиции. Подходя к переводу он рассматривает подлинник как филологический памятник. Для Брюсова Верхарн – живой современник. Отсюда и иной метод перевода: адаптация черт, существенных не для Верхарна, а для Брюсова, как организатора литературы. Передавая Верхарна с высокопохвальной точностью, Шенгели не передает историко-литературного его звучания. Передавая Верхарна инструментально, Брюсов разрушает его поэтику… Имена обоих переводчиков почти полная гарантия исчерпания возможностей русского стиха для поставленной цели…»

«Вестник иностранной литературы», 1929, № 6.