Поверженный ангел(Исторический роман)

А сам он, образованный нотариус, сам он разве лучше? Разве не находится он в стане тех, кто едва не спалил дом его дяди? Разве он, законник, осуждает беззаконие? Что же осталось от его мечты? Увы, ничего. За те два месяца, что он прожил на родине, все перевернулось вверх тормашками и в городе и в нем самом. И что самое удивительное — все это ему нравилось. Ему нравилась эта убогая, кое-как обставленная комната, нравилось прохладное кисловатое питье, приготовленное руками Эрмеллины, он радовался, что Мария сбежала от дяди и соединится с любимым человеком, ему была интересна и совсем не в тягость полупьяная болтовня немца, который на своем чудовищном итальянском языке живописал перипетии штурма подземной тюрьмы Стинке толпой ремесленников и чомпи, превозносил храбрость и находчивость мессера Панцано и с трогательным сочувствием описывал несчастных узников. С особым же воодушевлением, возможно, оттого, что Оттон принес ему наконец желанную флягу, он принялся рассказывать о встрече мессера Панцано с теперь уже бывшим главой Гвельфской партии Лапо ди Кастильонкьо.

Дождавшись, когда последнего узника вывели из подземелий Стинке, мессер Панцано отыскал в толпе Симончино, Тамбо и Сына Толстяка и предложил расходиться по домам.

Обогнув полукруглую стену Колизея, друзья очень скоро вышли на площадь Санта Кроче, неподалеку от фонтана, около которого две женщины, опасливо оглядываясь, набирали воду. За фонтаном торчали две толстые тумбы почти в человеческий рост высотой и тянулись врытые в землю низкие коновязи. Четырехугольник площади, окруженный древними домами, замыкала сложенная из желтоватого фьезоланского камня францисканская церковь Санта Кроче — последнее творение Арнольфо ди Камбио. Голый, без каких-либо украшений фасад церкви напоминал о суровой простоте дантовских времен.

У церкви мессер Панцано задержался, чтобы раздать милостыню нищим, обсевшим ступени паперти перед главным входом. Когда он опускал монетку в последнюю жадно протянутую к нему руку, из боковых дверей вышел высокий монах-францисканец в капюшоне, низко опущенном на глаза. Быстро оглядевшись по сторонам, монах сошел со ступеней и направился в сторону улицы Художников. Что-то в его манере поворачивать голову, немного сутулиться, в гусиной походке показалось рыцарю удивительно знакомым, и ему захотелось проверить свою догадку. Будучи человеком решительным, привыкшим действовать не раздумывая, он сделал своим спутникам знак подождать его и бросился догонять монаха. Услышав за собой погоню, тот, не оглядываясь, ускорил шаг, потом почти побежал. Однако, как он ни старался, его старым ногам не под силу было тягаться в выносливости с молодыми ногами рыцаря. На углу переулка дельи Гьечи мессер Панцано все же нагнал его.

— Брат, подожди, — сказал он, легонько тронув монаха за плечо.

Почувствовав прикосновение рыцаря, монах остановился, тяжко дыша широко открытым ртом, как пескарь, вытащенный из воды.

— Брат мой, — продолжал мессер Панцано, — удели мне немного времени, я хочу исповедоваться.

— Тут… не место… — задыхаясь, пробормотал монах.

— Плохо же ты, брат мой, блюдешь устав своего ордена, — сокрушенным голосом заметил рыцарь, заступая ему путь. — Разве не велит он вашей братии в любой час наставлять словом божьим погрязших во грехе мирян, особенно когда они хотят покаяться? Ты же бежишь от меня, как черт от ладана, и не хочешь даже выслушать!

С этими словами он заглянул под монашеский капюшон и увидел бледную испуганную физиономию бывшего главы Гвельфской партии мессера Лапо ди Кастильонкьо. На минуту глаза рыцарей встретились, и Кастильонкьо понял, что погиб. Достаточно мессеру Панцано произнести вслух его имя, и тотчас сбежится толпа рассвирепевшей черни. Уж с кем с кем, а с ним-то не станут церемониться. Его просто разорвут на куски.

Мессер Панцано взглянул на трясущиеся щеки переодетого рыцаря, на его округлившиеся глаза, в которых застыл ужас, и в душе его шевельнулась жалость к этому запыхавшемуся старику, уже поверженному судьбой в самую бездну отчаяния. Нет, он не выдаст рыцаря восставшим ремесленникам. Если монашеская одежда поможет Кастильонкьо невредимым выбраться за городские стены, пусть так и будет. Но посмеяться-то напоследок он может?

— Видишь ли, брат мой, — насмешливо проговорил мессер Панцано, скорчив постную мину, — я только хотел спросить у тебя, не согрешил ли я перед богом и людьми, когда, не спросив разрешения у закона, помог толпе освободить всех узников, заключенных по приказу партии в тюрьме Стинке? Но раз ты так торопишься, я не стану тебя задерживать. Ступай себе с богом, мессер монах.

И, не дожидаясь ответа Кастильонкьо, он повернулся и быстрым шагом направился назад, к церкви Санта Кроче, где его ждали друзья…