Поверженный Рим

— Пожалуй, — согласился Пордака. — Это очень удачный ход, сиятельный Константин. К тому же это очень хороший повод для префекта Аттала и отца Викентия, чтобы наведаться в Ровену и разрешить кризис, возникший не по нашей вине.

Константин с сомнением покосился сначала на отца Викентия, худенького человечка с мышиной мордочкой, потом перевел глаза на Аттала. Ни тот ни другой доверия ему не внушали. Тем более что им придется иметь дело с одним из самых хитрых и коварных в империи людей — сиятельным Олимпием, которого не так-то просто обвести вокруг пальца.

— Я возьму с собой жену, — сказал префект Рима. — Ей будет проще договориться с благородной Галлой.

Матрона Пульхерия, супруга сиятельного Аттала, произвела на Константина неизгладимое впечатление. Это была красивая женщина лет двадцати пяти с гладкой оливковой кожей и черными как смола вьющимися волосами. Префекту претория стоило только взглянуть в карие глаза матроны, чтобы понять очевидное — эта женщина добьется своего. Если, конечно, захочет. А хочет она, судя по всему, многого. Во всяком случае, взгляд, которым благородная Пульхерия одарила Константина, заставил того вздрогнуть и порозоветь щеками. К счастью, сиятельный Аттал не заметил смущения префекта претория, иначе Константин нажил бы в его лице еще одного врага.

Божественный Гонорий, узнав об исчезновении сестры, впал в такой неистовый гнев, что едва не пронзил кинжалом своего сердечного друга Олимпия. С большущим трудом высокородный Себастиан, ставший комитом доместиков в свите императора, сумел отвести удар, направленный в шею магистра двора. К слову, ни в чем не повинного и прилагавшего громадные усилия, чтобы угодить божественному Гонорию. Ради него он даже отступился от собственных принципов и готов был сочетаться браком с неблагодарной Галлой Плацидией, не оправдавшей в конечном счете ни доверия брата, ни доверия жениха.

— Ее похитили! — в бешенстве топнул ногой Гонорий. — Слышите, вы. Немедленно позовите ко мне Перразия! Я верю только ему одному.

К счастью, комит агентов находился в Ровене и немедленно явился на зов разбушевавшегося императора, грозившего сгноить в подземелье уже не только Олимпия, но и добрую половину своей свиты. В конце концов, не за тем он платит деньги этим ротозеям, чтобы из его дворца пропадали не только вещи, но и люди. По большому счету претензии божественного Гонория к чиновникам были абсолютно справедливы, о чем с порога заявил мудрый Перразий к большому неудовольствию Себастиана и Олимпия. Император от такой поддержки тут же воспрянул духом и обрушил новый град ругательств на склоненные головы своих любимцев.

— Благородную Галлу мы непременно найдем, — спокойно произнес Перразий. — Если, конечно, в ее похищении замешаны люди.

— То есть как это? — Гонорий оборвал свою страстную обличительную речь и в растерянности уставился на Перразия.

Олимпий оказался куда сообразительнее императора и тут же подхватил мысль, оброненную комитом агентов:

— Я тебя предупреждал, божественный Гонорий…

— Но ведь вы сожгли демона! — взревел обиженный император.

— Мы сожгли оболочку, — вздохнул Перразий. — Но для того, чтобы извести демона, этого оказалось слишком мало. Я получил сведения из Нижней Панонии, где вновь объявился рекс Аталав.

— Этого не может быть! — воскликнул магистр двора. — Я убил его собственной рукой!

Положим, Олимпий лгал, но лгал до того убедительно, что ему поверил не только Гонорий, но даже Себастиан, ничего не знавшей о давней интриге.

— И тем не менее Аталав жив, более того, он стоит во главе воинственного племени древингов, с которым у нас будет еще немало хлопот. Венедские жрецы считают рекса Аталава ярманом, то есть существом, наделенным божественной энергией.

— Сатанинская эта энергия, а не божественная! — возмутился Гонорий.

— Совершенно с тобой согласен, — кивнул комит агентов. — Тем не менее рекс Аталав обладает способностью менять внешность и проходить сквозь стены.

— С чего ты это взял? — нахмурился Гонорий, заподозривший Перразия в старческом маразме.

— Есть основания полагать, что демон проник в Ровену под видом христианского священника.

— Не морочь мне голову, Перразий, — зло ощерился Гонорий. — В Ровене не было никого за последние дни, кроме сиятельного Аттала и его супруги Пульхерии.

— Священник был, — возразил императору комит доместиков Себастиан. — Но я полагал, что он приехал вместе с префектом Рима. Кажется, он называл себя отцом Викентием.

— В свите сиятельного Аттала отца Викентия не было, — возразил Перразий. — Это я знаю совершенно точно, поскольку проделал с префектом весь путь от Медиолана до Ровены.

Божественный Гонорий, если судить по слегка побледневшему лицу, принял близко к сердцу слова Перразия. Дело в том, что он видел подозрительного Викентия в покоях своей сестры. И этот скользкий тип даже пытался усовестить Гонория, обвиняя его в дурных помыслах. Правда, речь его была темной и малопонятной, а потому император просто махнул в сторону моралиста рукой.