Повеса с ледяным сердцем

— Но я совершил его. Джулия всегда была неуравновешенна. Беременность привела к тому, что ее настроение стало заметно колебаться. Она терпеть не могла страданий, которые ребенок причинял ей. Как и я, она не желала его. Но выражала свое нежелание более громогласно. Я подумал, что это лишь прежняя Джулия, которая пытается манипулировать мною, а насмешки и мелкие придирки всего лишь старая игра. Я не хотел обращать на нее внимания и с головой погрузился в свои заботы, не заметив, что Джулия волнуется не зря. Пока внутри ее рос наш ребенок, она становилась все враждебнее. Враждебнее ко мне. К ребенку. Грозилась избавиться от него… надо было просить миссис Питерс следить за ней.

— Боже мой, Рейф, я с трудом могу поверить…

— Не надо. Не говори ничего. Позволь мне досказать. — Рейф невидящим взором уставился на промокательную бумагу, он оказался во власти кошмара из прошлого. — Это случилось в Вудфилд-Манор.

Мы остались одни, если не считать нескольких слуг. Джулия не хотела, чтобы кто-либо видел ее, как она выразилась, в столь обрюзгшем состоянии. Мы находились на втором этаже, откуда была видна детская комната. С Джулией случилась очередная истерика. «Надеюсь, у меня будет девочка, — говорила она. — Скорее это будет чудовище, вышедшее из твоих чресл». Она билась в истерике, пока совсем не разбушевалась. Я ее никогда такой не видел и все же не понимал…

Рейф отодвинул стул и подошел к небольшому окну. Повернувшись к Генриетте спиной, он заговорил быстрее, слова отрывисто срывались с его уст:

— Джулия говорила, что жалеет о том, что еще не умерла, что не вынесет мук, связанных с рождением ребенка, наложит на себя руки. Скорее убьет себя, чем станет мучиться. Она все время грозилась покончить с собой. Я думал, это несерьезно. Джулия подошла к окну. Перед моими глазами все еще стоит эта сцена. Казалось, все произошло так медленно, хотя и закончилось за считаные мгновения. Она прыгнула. Так быстро, не сказав ни слова, не издав ни звука, пока падала… казалось, что ее и вовсе не было в комнате. Я не шелохнулся. До тех пор, пока снизу не донесся крик. Джулию нашел муж Молли Питерс.

Рейф качнулся, Генриетта вскочила, но тут же пошатнулась под тяжестью рухнувшего ей на руки тела.

— Я не мог остановить ее, да и не пытался, — сказал Рейф. — Я довел ее до этого. Я не любил ее. Я не пытался сделать ее счастливой. Я не желал ее. Я не желал нашего ребенка. Я убил ее. Я убил их обоих.

— Рейф… О боже. Я не могу поверить… я не знала, что ты прошел через такие муки. Должно быть, ты и сейчас страдаешь. Как ужасно. Ужасно. Я даже представить не могу, как это ужасно.

Сцена, которую Рейф описал, снова и снова возникала в воображении Генриетты, пока она пыталась разобраться в чудовищности совершенно неожиданного признания Рейфа. Ужас. Она была совершенно потрясена.

— Я просто не могу поверить… боже, через какие страдания ты прошел.

— Я заслужил эти страдания.

— По крайней мере, страдания Джулии закончились, — прошептала Генриетта скорее себе, чем Рейфу. Она пыталась разобраться в том, что он рассказал ей. — Джулия кажется мне такой несчастной. Наверное, беременность немного расстроила ее ум. Видно, она не понимала, что делает. Бедняжка. Несчастный малыш. Ах, Рейф, если бы только судьба оказалась к тебе благосклонной, ты полюбил бы этого ребенка. Я знаю, ты полюбил бы его. Не сомневаюсь в этом после того, что увидела сегодня.

Рейф схватил Генриетту за плечи, через силу посмотрел ей в глаза, не боясь того, что его глаза слишком блестели.

— Генриетта, ты не понимаешь. Все, что бы я ни делал, никакие спасенные матери, никакие малыши не загладят мою вину перед потерянным ребенком. Я думал, что смогу. Потому и создал этот роддом. Я думал, что это поможет мне, но напрасно.

Рейф оттолкнул ее. Генриетта упала на стул и схватилась за ленты шляпки. У нее заболела голова. Она не знала, что сказать. Лицо Рейфа побелело — признание явно лишило его всяких чувств. Генриетта покачала головой, будто это могло стряхнуть туман смущения, окутавший ее разум. Ей надо было разобраться в том, что она услышала. Причем ради них обоих.

— Но ты ведь загладил свою вину, — медленно произнесла она. — Ты не перестаешь заглаживать свою вину. Роддом Святого Николая — огромная заслуга. Без него, а я в этом уверена, эти дети вообще не появились бы на свет. Рейф, ты разрываешь себя на части, — сказала она почти шепотом и сглотнула. У нее пересохло в горле. Она откашлялась. — Это — чувство вины. Случилось ужасное. Страшное. Я просто слов не нахожу. Но ты виноват не один, как думаешь. Джулия и ребенок погибли, и, что бы ты ни делал, это не вернет их. Возможно, ты вообще ничего не мог сделать, чтобы избавить их от страданий. Я не знаю, никто не знает этого, но нет смысла мучить себя. Ты даешь прошлому поедать себя.

Рейф издал горестный вздох.

— Генриетта, я ничего больше не заслуживаю. О себе не думаю и не позволю себе уничтожить и тебя.

Новый резкий поворот в его логике сбил Генриетту с толку.

— Меня?