Повеса

Элис стала рассказывать ему о Стрикленде, о своих воспитанниках, о планах, которые она разработала для керамической фабрики, о том, как идут дела в организованной ею школе. Реджи молча слушал, наслаждаясь спокойным журчанием ее речи, погружаясь в детали нормальной человеческой жизни, которой жили обитатели его поместья.

— Кажется, я вот-вот охрипну, — призналась наконец Элис. — По-моему, я вам рассказала все, что знала. Больше ничего не могу придумать.

Пальцы Реджи сжали ее кисть. Элис показалось, что он улыбается.

— Благодарю вас, вы молодец, — сказал Дэвенпорт уже почти совсем нормальным голосом. — Теперь моя очередь.

Он рассказывал ей о проведенном в Стрикленде детстве, о тех страшных днях, когда его отец пил, и о том замечательном времени, когда их семья жила дружно и счастливо…

— Что же случилось с вашей семьей? — спросила Элис.

— Оспа, — последовал краткий ответ.

Элис содрогнулась — теперь она поняла, почему Дэвенпорт так настаивал, чтобы всем обитателям поместья были сделаны прививки.

— Впрочем, это еще не все, — вздохнув, снова заговорил Реджи. — Когда в поместье разразилась эпидемия, мой отец находился в отъезде. В деревне заболевших было не так уж много, но у нас в усадьбе оспа свирепствовала вовсю. Первой умерла моя маленькая сестренка Эми, потом брат.

— Вы тоже заболели? — спросила Элис, полагая, однако, что Реджи каким-то чудом не заразился. И с изумлением услышала:

— Да, и я тоже. Кроме этого случая, я не болел ни разу в жизни. Странный каприз судьбы, правда? Оспа убила всех остальных, а на мне не осталось ни единого шрама. Кажется невероятным, но, видимо, у меня иммунитет против этого заболевания. Иначе я бы умер много лет назад. — Реджи ненадолго умолк. — Как-то раз, уже выздоравливая, я проснулся со странным чувством. Что-то подсказывало мне, что я должен немедленно пойти в комнату моей матери. Ходил я еще с трудом. Дело было ночью, и в доме стояла тишина. Из прислуги у нас оставалась только одна старушка, которая еще в детстве переболела оспой. Она, однако, устав за день, спала.

Моя мать была при смерти, но, когда я вошел в комнату, она открыла глаза. Она… улыбнулась. — Реджи стиснул руку Элис с такой силой, что у нее онемели пальцы. — Она сказала, что рада тому, что один ее ребенок выживет и станет взрослым. Это были ее последние слова. — Реджи тяжело вздохнул. — К отцу был отправлен человек с письмом, в котором его уведомляли о том, что все члены его семьи либо умерли, либо на краю гибели. Он отправился в Стрикленд и погиб в результате столкновения экипажей. Я… часто думал о том, что он, возможно, правил бы лошадьми с большей осторожностью, если бы знал, что я выживу.

Элис едва не расплакалась. Но прежде чем она успела что-либо сказать, Реджи с горечью добавил:

— К сожалению, я плохо использовал подарок, который выпал на мою долю, — собственную жизнь.

— Не надо винить себя за то, что вы остались живы, — мягко произнесла Элис. — Человек не вправе судить о таких вещах.

— Вы верите в Бога, Элли?

Элис не ожидала от Дэвенпорта подобного вопроса, но ведь он всегда был непредсказуемым.

— Верю, но боюсь, что моя вера вряд ли заслужила бы одобрение Джуниуса Харпера, — медленно проговорила она. — Я верю в то, что между событиями существует причинно-следственная связь. Я убеждена, что мои поступки пусть и очень незначительно, но влияют на события, происходящие на земле, в мире. Если у меня и есть какая-то мечта, то она состоит в том, чтобы после моей смерти мир стал хоть чуточку лучше, чем он был до моего рождения.

— Вы очень умная, добрая, хорошая женщина, Элли, — сказал Реджи так тихо, что Элис едва расслышала его слова. — Я потратил свою жизнь, сражаясь с ветряными мельницами, стараясь изменить то, что изменить невозможно, стремясь добиться одобрения самодовольного и эгоистичного старика. Все свои силы я вложил в борьбу, которая была лишена всякого смысла.

— Вы имеете в виду своего дядюшку?

— Да. После того как все мои родные умерли, он прислал в Стрикленд секретаря, который увез меня отсюда. Я был одинок и напуган и все еще не мог полностью оправиться после болезни. Когда мы приехали в Уоргрейв-Парк, я в какой-то момент готов был поверить, что граф — мой отец. Все мужчины у нас в роду были высокими, темноволосыми, и глаза у всех были с какой-то чертовщинкой. Я подошел к нему, и тут он… шагнул в сторону, можно сказать, почти отшатнулся от меня, как от чумного. Он заявил, что, зная моего отца, не ожидает от меня ничего хорошего, но все же надеется, что я не буду позорить свой род.

У Элис защемило в груди, когда она попыталась представить себе, какую боль могли вызвать жестокие слова в душе такого чувствительного мальчика, как Реджи, который в то время был ненамного старше Уильяма.

— Значит, именно с той поры вы начали вести себя так, что впоследствии вас прозвали Проклятием рода Дэвенпортов?