Повешенный

Уильям поёжился. Он не верил гаданиям на картах. В отличие от своих старших сестёр. Однако сейчас лёгкий мороз почему-то все же пробежал по его коже, а во рту горечью отозвался скудный завтрак, когда память услужливо в очередной раз подкинула ему значение неожиданно вытянутой старшей карты, пришедшей на смену ставшими привычными двоек или троек.

Уилл вздохнул, повертев карту между пальцев и спрятал ее между остальными мятыми картонными прямоугольниками. Сердце замедлило свои удары, язык пересох, и Уильям с трудом заставил его ворочаться, чтобы наконец прервать натянувшуюся между ними тишину.

– Хочешь еще что-то сказать или?..

– Когда объявят отбой, – Том снова подался вперёд, исподлобья глядя на Уилла, и понизил голос настолько, что пришлось напрячь весь свой слух, чтобы разобрать хоть что-то, – молись, чтобы мы за тобой не пришли.

Внутри все сжалось и скрутилось в тугой узел. Уильям с силой стиснул губы, а пальцы смяли в руках несколько карт. Ухмыляющееся самодовольное лицо Салливана напрашивалось на встречу с кулаком Уилла, но он лишь сильнее стиснул под пальцами измятые карты и уже открыл было рот, чтобы ответить ирландцу очередной колкостью, но осёкся, стоило услышать своё имя, выкрикиваемое хриплым от приказов голосом одного из офицеров:

– Белл, на выход! К тебе пришли.

Уильям обернулся и заметил, как офицер вальяжной походкой направился к ним, угрожающе похлопывая тяжёлой деревянной дубинкой по ладони. Задрожавший кулак разжался, и смятые сильной рукой бумажные карты рухнули на стол, отозвавшись в ушах Уилла тяжёлым колокольным набатом, который, казалось, можно было услышать за несколько десятков миль отсюда.

Это был первый раз, когда Уильяма навестили за долгих пять месяцев.

Уильям не был уверен, что он чувствует, в последний раз перетасовывая поредевший ряд карт. Облегчение? Вряд ли. С самого своего приезда сюда Уилл чувствовал внутри лишь пустоту и одиночество. Надеждам в душе молодого мужчины места не было, он никому не верил и не ждал, чтобы произошло чудо. Удивление? Возможно. Вместе с испарившимися надеждами пришёл здравый скептицизм: никто не будет поддерживать отношения с таким, как он.

Самообман приятен. Так было проще смириться.

Уильям громким хлопком опустил карты на стол и взъерошил отросшие короткие волосы, искренне – насколько могла быть искренней наигранная улыбка – усмехнулся Салливану.

– Увы. – Стул со скрежетом отодвинулся, и Уилл поднялся. – Вынужден отложить наш увлекательный разговор на другой раз.

Офицер нетерпеливо отбивал ногой ритм и все так же потрясывал дубинкой, толкнув Уильяма в спину, стоило тому поравняться с криво пришитыми погонами. Уилл оступился, неуклюже перевалившись на другую ногу, и замер. Перед глазами заплясали черные мелкие точки, и он затряс головой, пытаясь их отогнать.

– Не тормози, Белл.

Еще один уже менее сильный толчок в спину – и Уильям почувствовал, как с каждым шагом тяжёлая металлическая дверь, за которой находилось помещение для свиданий, становилась все ближе.

Всю дорогу по низким погруженным в полумрак коридорам Уильям безуспешно гадал, кто же вспомнил о его существовании спустя столько месяцев, во время которых единственными его посетителями были крысы, тараканы и сменяющие друг друга конвоиры. Вытянутая из колоды карта напоминала о себе тихим противным пищанием комара, а молчание, сопровождавшее каждую проходку под конвоем, отравляло каждую клеточку держащегося из последних сил разума. Уильям гадал, но гадание это было скорее считалочкой, которая могла ответить, кто был его гостем – лишь два человека знали о его судьбе.

Старшая сестра Маргарет и Даниэль.

Даниэля он хотел видеть в последнюю очередь.

– Неважно выглядишь, дружище.

Даниэль улыбался, как делал это каждый раз при виде Уилла. Порой Белл даже не был уверен, была ли эта улыбка настоящей радостью от встречи или же Куэрво просто привык к ней и использует, когда это было нужно. Даниэль улыбался, и эта улыбка казалась сейчас Уильяму фальшивой, вымученной и лживой, на фоне сухих хмурых лиц, которые окружали его каждую минуту. Даниэль улыбался, и это было чем-то чуждым, незнакомым и пугающим, напоминающим о том, что осталось далеко позади, о том, чего, казалось, никогда и не было. Несмотря на то, что и сам Уилл начал снова улыбаться.

Улыбка Уилла была защитой.

Улыбка Даниэля – жалостью.

Стул натужно скрипнул, когда Уилл опустился на него. Некогда ярко-жёлтая, а теперь проржавевшая решётка лишний раз напоминала о том, где они находятся, а свежий и бодрый вид друга вызывал у Уильяма странное ощущение горечи на кончике языка.

– Уж получше тебя.

Даниэль закатил глаза и хмыкнул, покачав головой.