Повешенный

Мягкий свёрток лежал на коленях Уилла, и пальцы нервно сминали его края, теребили грубые нити, удерживающие бумагу, и скользили по шершавой поверхности. Слова Алана эхом проносились по сознанию Уильяма, бились друг о друга и смешивались в неразборчивый гул, оставляя Беллу лишь то, что он сам хотел слышать, то, что болезненными отзвуками сердца отражалось внутри, стоило взглянуть за окно и зацепиться взглядом за очередную счастливую пару в поисках идеального дома для семьи.

– В прошлом, – шёпотом протянул Уилл и нервно сглотнул. – Прошло всего пару месяцев, а мне казалось, что каждый день тянется целую вечность.

– Так всегда бывает, если не знаешь, чем себя занять в замкнутом помещении один на один со своими мыслями. Вечность не самое худшее наказание, Уилл. Хуже, когда о тебе забывают, когда ты растворяешься в истории и не оставляешь даже царапины на мраморной стене храма. Небытие и забвение – вот настоящая пытка и проклятие. Особенно, когда ты один на один со своими воспоминаниями. Когда только ты помнишь.

– Я подвёл их. – Пальцы до хруста сжали свёрток. – Мою семью, сестру, мать. Я подвёл их всех. Особенно отца.

– Единственный, кого ты можешь в этой жизни подвести, – это ты сам. Но маленькие трудности, с которыми ты столкнулся, еще не говорят о том, что ты подвёл себя. Каждое испытание это шаг к тому, чтобы стать личностью. А не ее жалкой тенью. Если жизнь лёгкая и простая, то какой в ней смысл? – пожал плечами Алан. – Принимай удары так, словно это лучший подарок, и иди дальше. И постарайся не оглядываться на прошлое. Делай выводы, но никогда не смотри назад. Прошлое убивает не хуже пули или мышьяка.

Уилл молчал, глядя на проносящуюся за окном чужую жизнь. Гудок поезда пронзительным вскриком разорвал воздух, и их машина едва успела проскочить в свете ярких огней несущегося паровоза. Тяжёлые веки налились металлом, прерванный сон начал давать о себе знать, и Уильяму едва хватало сил, чтобы отгонять от себя упорно наплывающий молочный туман сна и фокусироваться на паре сверкающих в темноте серебристых глаз.

– Ты скучаешь? – голос Алана приглушённо донёсся издалека, словно они сидели не напротив друг друга.

– А вы бы на моем месте не скучали? – прохрипел Уилл и надрывно кашлянул. – За все время я виделся только с Даниэлем. Когда только приехал… сюда, и пару дней назад. Он приходил сказать, что моя сестра не смогла найти минутки, чтобы навестить родного брата. Я до сих пор помню глаза Маргарет на суде. Я боялся. Нет. Я до сих пор боюсь. Не того, что меня ждёт впереди, за закрывающимися передо мной дверьми, а тех, кого я оставляю в своей прошлой жизни. – Сдавленный выдох вырвался из груди Уилла. – Смотреть Маргарет в глаза, после всего, что произошло. Я… Не думаю, что у меня найдутся для этого силы. Я растоптал ее доверие. Разбил на мелкие кусочки. И их не соединишь обратно простым «Прости. Мне очень жаль». Нет.

Уильям закрыл глаза и откинул голову назад, тут же зашипев, когда затылок с силой ударился о жёсткую стенку машины.

– Позволю себе считать, – вкрадчиво начал Алан, – что я достаточно долго общаюсь с людьми, чтобы в них разбираться. Твоя сестра любит тебя, Уильям Белл. Возможно, что никто на этом свете не любит тебя настолько же сильно, как Маргарет. – Ироничный взгляд Алана было сложно воспринимать всерьёз, но почему-то у Уилла не было сомнений в том, что Маккензи говорит. – Ты для неё значишь, намного больше, чем просто младший брат. Тебе и самому об этом прекрасно известно. А когда человек любит другого настолько, что готов ради него убить – а поверь, твоя сестра готова на это, – то он может простить любую глупость, лишь бы видеть, что ты жив и здоров. Она любит тебя, Уильям. И она ждёт тебя домой. Не позволяй своим страхам вставать между вами, и скажи это глупое и банальное слово «Прости».

Алан поджал губы, будто раздумывал о чем-то. Его глаза медленно обводили каждую деталь Уильяма, но думал Маккензи точно не о нем, – взгляд был рассеянным, пустым, как у маленького ребёнка, пытающего ухватиться сразу за все, но вместо этого пропускающего мимо себя большую часть важных деталей.

– Пока не стало слишком поздно.

Взгляд Алана неожиданно стал мягким и грустным – Уильям хорошо это видел в отблеске тусклых уличных фонарей, проносящихся мимо них. Его обычно ледяной взгляд потеплел, а все черты лица сгладились. Он сожалел, и это читалось в каждом вздохе, в каждом сдержанном движении головы и сведённых к переносице светлых бровях. Пальцы разжались, отпустив трость, и пелена, окружившая Уилла, исчезла, растворилась как табачный дым, сделав все звуки яркими и живыми.

– Я тоже порой скучаю, Уилл, – негромко, словно стесняясь своих слов, выдохнул Алан. – Смотрю на это чёртово небо над головой и ощущаю внутри лишь пустоту. Как будто часть меня вырвали, сожгли и развеяли, не оставив мне даже пепла, над которым можно было бы скорбеть. Не знаю, что я рассчитываю увидеть, вглядываясь в это проклятое звёздное небо. Знаки? Собственные воспоминания? Ответы? Но ответ лишь один: я скучаю. И чувствую себя от этого живым.