Повешенный

Алан отвернулся к окну, за которым распростёрлось усеянное маленькими светлячками небо. Он замолчал, погрузившись в свои мысли, и обвёл кончиками пальцев причудливую мордочку лесного зверька-набалдашника. Хотелось расспросить, хотелось узнать больше, но Уильям молчал, довольствуясь тем малым, что ему кинули, как хлебные крошки бездомной собаке. Уилл горько усмехнулся – он и сам сейчас был практически бездомным. До собаки было еще далеко, но крыши над головой не наблюдалось – за квартиру он не платил, да и вряд ли хозяева были бы в восторге от его возвращения.

Они пересекли знакомую Уиллу черту города, а густые рощицы и низенькие одноэтажные дома начали сменяться более высокими постройками, когда Алан оторвался от окна и перевёл заледеневший взгляд на Уильяма.

– Приводи себя в порядок и возвращайся к жизни. Ты даже ничего не пропустил. Город ждал твоего возвращения, так что постарайся его не разочаровать. Как и меня. И… – Алан замялся. – Не делай больше подобных глупостей без моего ведома. Мне не нравится, когда вокруг меня творится беспорядок. Я за тебя отвечаю. И я должен знать, что с тобой. Ты понял меня?

Уилл коротко кивнул.

– Возьми, – Алан вытащил из кармана свёрнутые в несколько раз купюры и протянул их Уиллу. – В качестве моральной компенсации за предоставленные неудобства. И я снял тебе квартиру. Она получше того, что у тебя было, если ты, конечно, не возражаешь. Надеюсь на скорую встречу.

– Вы же сообщите мне о ней?

– Разумеется. Как всегда чудесным письмом. Люблю писать от руки. Это… успокаивает, – уголки губ потянулись в мягкой улыбке, – даёт время подумать и собраться с мыслями. Да и к тому же – всегда можно сжечь письмо. Чего не скажешь обо всех этих новомодных телефонистках. Не люблю, когда подслушивают. Только если это делаю не я.

Они одновременно усмехнулись. Уилл не знал точно, чему он радуется и почему сам спрашивает, когда сможет снова увидеться с Аланом. Внутри все продолжало сжиматься, а эмоции, забурлившие внутри глубокого раскалённого котла под названием «душа», были слишком спутанными, чтобы Уильям мог распутать сходу этот клубок. Слова Алана, его рассеянное «Мне жаль» все еще отзывались глубоко внутри сдавленными немыми криками, а его взгляд, полный внезапной мимолётной грусти ласковой рукой смазывал кровоточащие раны.

Знакомые районы приятно согревали Уилла. Его взгляд то и дело цеплялся за вывески, выискивая среди них привычные имена, а летние террасы кафе уже приветливо подмигивали. Машина плавно скользила по широким проспектам и цветущим в тени небоскрёбов бульварам, а затем свернула на одну из узких и длинных улочек, которыми был испещрён центр города.

Алан негромко постучал тростью в окошечко, и водитель коротко кивнул в зеркале заднего вида. Входные двери замедлили свой бег, и вскоре автомобиль остановился перед одним из высоких и узких домов, наводнивших этот район. Заглушив двигатель, водитель негромко хлопнул своей дверью, поправил шляпу и распахнул пассажирский вход, впуская в салон дурманящую ночную прохладу.

Маккензи коротко кивнул, и Уиллу показалось, что его взгляд снова на мгновение стал мягким и сочувствующим.

Но ему это показалось.

Взгляд Алана снова был холодным и насмешливым, и мужчина не смотрел на Уильяма, когда дверь за его спиной захлопнулась, а стекло медленно опустилось, позволяя Уиллу в последний раз за этот вечер увидеть бесстрастное лицо своего непрошенного спасителя.

– Береги себя, Уильям Белл. И постарайся снова не угодить в тюрьму за пару ближайших дней.

Автомобиль зарычал, выпустил из-под колёс горький дым и тронулся с места, оставляя Уильяма одного на пороге его новой жизни, вход в которую скрывался за невысокой деревянной дверью, ключ к которой хранился под входным ковриком. Нужно было лишь сделать первый шаг.

И Уилл был полон уверенности сделать его.

Глава VII. Пациент

Июль, 1932

Тусклая лампочка рвано мигала от перепадов напряжения, и Уильяму приходилось все время напрягать глаза, чтобы рассмотреть что-то во вскрытой грудной клетке человека перед ним. Не сказать, что это ему помогало, потому что даже при хорошем дневном свете он вряд ли смог бы разобрать, что было лёгкими, а что рёбрами этого несчастного – сейчас его внутренности больше напоминали фарш, изредка булькающий, когда слабо бьющееся сердце совершало очередной виток крови по организму в тщетной надежде на спасение.

Пустой театр, обычно набитый гудящими от предвкушения сотрудниками и студентами, сейчас молчал. Было ли причиной этому раннее время операции или то, что оперировал Уильям, оставалось для хирурга большим вопросом, о котором он хотел сейчас думать как можно меньше. Раздробленная грудина юноши на столе вспыхивала вместе с лампочкой, и Уилл раздражённо чертыхнулся, вытаскивая щипцами мелкую дробь. Чудом было уже то, что сердце оказалось не задетым, но состояние пациента оставалось неудовлетворительным настолько, что Уильям сквозь силу заставлял себя проводить операцию.