Повесть и рассказы из сборника «Современная эротическая проза»

Только позже, через месяц-другой я заметил, что в её движениях появилась особая плавность, как у кошки, когда она бесшумно, готовая к опасному прыжку, скользит на мягких лапах с убранными внутрь когтями.

А вот с главной пропагандисткой безопасного метода Надеждой у меня получился конфуз…

…Честно признаюсь: как я ни стучался, как я ни старался войти в вожделенные распахнутые двери — с первого раза мне это не удалось. Пристыженно я закончил попытку у самого входа.

— Может, заросло? — с нешуточным испугом предположила Надежда.

— Не боись, — не теряя самонадеянности, лихо ответил я, — прорвёмся!

Я, конечно, и не подозревал, что это оказалась вполне жизненная игра слов!

За одним исключением!

— Тебе так понравится — за уши потом не оттянешь! — обещала Наинке её старшая сестра. Но Наинка ни за что не сдавалась, как мы все трое её ни уговаривали… И даже то, что наши неистовые соития часто происходили у неё на глазах, не действовало на неуступчивую староверку! И неизменные чёрные трико с резинками чуть выше колен приросли к ней, словно вторая кожа!

Хотя в наших совместных играх она по-прежнему принимала активное участие…

Танюру и в постели не покидало чувство юмора. Посреди самых житейских наших занятий могла вдруг прозвучать её совершенно неожиданная лукавая просьба:

— Лёнчик, что-то я себя неважно чувствую… Поставь-ка мне свой «градусник»!

И как вы прекрасно понимаете, местечко для этого самого «градусника» предназначалось явно не под мышкой!

Она быстро становилась на край постели коленями, приподняв свой аппетитный задок и азартно помогала мне «измерять температуру»…

Когда же я нарочито мрачно говорил: «Нормальная!», она могла шлёпнуть меня по руке и повторить своё любимое присловье:

— Мне-то не надо, чтоб секун. ниже колена вырос, мне надоть, чтобы боек был!

На что однажды, намекая на её излюбленную позу, Надежда со смехом отчебучила:

— А для нашей Танюры всё масленица — только голой сракой и сверкает!

Сама же Надежда, в отличие от непритязательной Татьяны, любила держать меня рукой за воспрявшую плоть и, так сказать, самолично вводить её в свои жаждущие недра.

— Вот так… Ещё… ещё… — руководяще подстёгивала она. — Давай ещё! Медленнее… — и когда она с придыханиями, но молча начинала выписывать своим задом восьмерки, — я понимал, что она вот-вот достигнет желаемого…

Я уже говорил, что Надежда любила верховодить… Она сноровисто опрокидывала меня на спину и садилась на меня верхом. Я упирался ладонями в её грудь — и мы неслись вскачь!

Мы в те годы не знали модного ныне словечка «оргазм». Просто — ей было очень хорошо в конце дистанции, и всякий раз она взглядывала на меня с некоторым удивлением и благодарностью.

— Ух, натёр… — томно выдыхала она, облизывая припухшие губы словно сытая кошка — сливки, и ладонью смахивала капельки пота со лба, как росинки с листа подорожника…

Подхватив ночную рубашку или иную свою оснастку, она уходила в кухню, и оттуда слышалось звяканье гвоздя большого медного умывальника.

У Танюры прорезалась ещё одна способность: она оказалась непревзойдённым мастером… как бы это сказать… скоростной реанимации!

Иногда Надежда, если Танюра опережала её, всем своим видом словно бы намекала: «Теперь моя очередь!»

Тогда Татьяна после некоторой паузы начинала мять и поигрывать моим временно обессилевшим отростком. Она словно бы дразнила его: прижималась по очереди то одной, то другой грудью, перекладывала с одного соска на другой, оттягивала крайнюю плоть и поглаживала, даже тихонько покусывала нежную головку…

И предмет её забот, надежд и завлекательных заигрываний благодарно обретал стойкость…

Воспрял, служивый!

…Ну, а свою половину американской шоколадной плитки я, понятное дело, не съел в уголке и в одиночку, а принёс в наш общий дом и честно разделил на три части, себя не считая. Девчонки запрыгали от предвкушения и захлопали в ладоши.

В тот вечер у нас, кроме этих нескольких шоколадных долек-квадратиков не наблюдалось других привычных атрибутов банального интимного общения (это было нам известно из литературы!), как то: цветов, фруктов и этого… ах, да! — шампанского. Но тем не менее — мой подарок был замечен, оценён, и девочки в тот раз старались гораздо больше обычного. Мол, шоколадка прибавляет силы…

Они весело, со смехом и прибаутками, играли тем «ванькой-встанькой», который и составляет главное отличие мужской особи от женской. Они мяли его, тискали, гладили, щекотали, покусывали его, как котята палец, нацеловывали, наконец — повязывали на него голубую шёлковую ленточку из праздничных девичьих запасов, словно бы на шею любимому котенку и ещё завязывали на нём кокетливый бантик.

В общем, — они всячески демонстрировали своё поклонение живому языческому божку… А Наина с женским пониманием и, как мне показалось, с тайной завистью взглядывала на довольную, порозовевшую Надежду. Видимо, и перед ней витало привлекательное, непреодолимо зовущее видение безопасного секса!

Девушки снова и снова ставили мой аппарат на боевой взвод, напевая при этом самодельные залихватские стишки: