Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Зыковы, Филат (не знаю, как величать[58]), жена Анна Якунина. Филат – врач-терапевт травник, научился в Китае. Врачи местные уругвайски на него враждовали и даже садили в тюрму, за то что он лечил без диплому. И за приём не брал, а брал толькя за лекарства. И народ к нему шёл валом со всёй стране, поетому врачи ради зависти враждовали на него. Он многих спас от раку, и, когда он вылечил сына пресидента страны, Грегориё Альварес, пресидент, приказал выдать ему диплом. Жена Анна – ето, можно сказать, скни́па[59], а не человек, всё ей не так. Филат с ней не жил, а мучился. Не помню, чтобы когда-то она обошлась с людьми по-простому, всё старается укорить, подсмеять, обозвать. И у их в жизни не шло, он всегда говорил: «Приезжаю домой ради детей, а с ней уже не знаю, как и поступать, всё ей не так». У них четыре сына: Арсений, Никита, Иван, Петро, – восемь дочерей: Фаина, Графира, Марина, Домна, Агапея, Агрипена, Ирина, Евфросинья.

В деревне дети в гражданской школе не учились, окрóме Зыковых и Шмаиловых. Шмаилов Михаил – хохол, за него убежала Васса Анисимовна Ревтова. Ихни дети учились, ето три дочери. В деревне учились самоучкям по-русски и духовно-славянски, поетому в деревне по-испански нихто не говорил, а говорили – то плохо. Праздновали весело и дружно, молодёжь в город не ездила, да и не пускали.

Харбинсы люди дошлые на всё, в духовности большой порядок, взаимнопомощны и уважительны. Но мне одно не нравилось: наглы и скалозубы, укорить, подсмеять, на вред сделать – ето для них как вроде самый находчивый.

Мы жили одне в Аргентине и харбинсов не знали, но оне синьцзянсов знали, потому что жили вместе в Гонконге и в Бразилии. И просмеивали нас как могли: что мы нерусски, чалдóны[60] и всё говорим неправильно. У них «печь» – у нас «пещь», у них «протвень» – у нас «лист», у них «запóн» – у нас «фартук», у них «спички» – у нас «спищки», у них «котелок» – у нас «котселок». Разница в говóре была, и оне считались боле русскими, а нас считали азиятами. Наши друг друга всегда величали[61], и была привычкя, и приучали: обхождение, обойтись ласково, вежливо, не обидеть, угодить и так далея. Тятя нас приучал: пошлёт к суседу, накажет строго, как обойтись с суседом, и переспросит, как понял, расскажешь – тогда посылал. Приходишь к суседу:

– Здорово живёте!

Ответ:

– Милости просим.

– Деда Самойла Андреич, тятя послал к вам с просьбой. Можете тяте занять молоток?

– Да, сынок, возми.

– Спаси Господи.

Приходишь домой:

– Вот, тятя.

– Ну, как сказал суседу? – Всё подробно расскажешь, и что он сказал.

– Ну, молодец.

У харбинсов не величают, а просто на имя называют, и когда что просют, просто просют и как будто вы обязаны дать.

Харбинсы в Бразилии синьцзянсов прозвали траи́рами. Траир – ето рыба, спокойна, до семи килограмм, как полешки, и любит погреться на солнушке. Один раз на свадьбе несколькя мужиков-синьцзянсов, крепко подвыпивши, ля́гли под куст и уснули. Харбинсы увидели, говорят: «Посмотрите, лежат, как траиры». И то пошло дальше, так и прозвали нас траирами. А наши прозвали их макаками, почему – потому что всё им нужно, везде оне лезут и везде оне наглы.

Мне в Уругвае без рóдства сладко не пришлось, везде хи-хи-ха да ха-ха-ха, за всё приходилось терпеть, постепенно привык, но мне ето не нравилось.

За неделю до нашей свадьбе в Бразилии была свадьба, женился Арсений Филатович Зыков. Почему-то родители на его свадьбу не поехали. После нашей свадьбе через две недели Арсений со своей супругой Валентиной Леонтьевной Маметьевой прибыли в деревню. Арсений Филатович характером уродился в мать, так что понятно, хто он. У них вскоре не пошло. Конечно, в етим добрые люди позаботились – помогчи ихнему разводу.

В деревне моего тестя с тёщай все, окрóмя дядя Федоса, ненавидели. Мне казалось – почему? Тесть такой порядочный, тихой, богобоязневый – и его ненавидят. Но уж ладно, тёща – есть за чё, она неспокойна, везде лезет, всё ей нужно, про всех знат, и каки́ сказки – всё она сплетёт. Моя Марфа её недолюбала. Ни к чему их не приучала, толькя на них кричала, издевалась, ничего не работала, а знала каждый божий день бегала по деревне, новости узнавала да в каждый разговор соли подсыпала. Семья большая, один однóго меньше, а ей ничего не нужно. Марфе ето не нравилось, и она с ней часто схватывалась, и спорила, и за отца заступалась (отца оне все любили). За ето тёща Марфу возненавидела, проклинала, выгоняла из дому и сулила наихудшего мужа, пьяницу и чтобы бил всегда её. Тёща часто выпивала, при любым случае старалась напиться, и тайно выпивала. Тестю и детя́м ето не нравилось, за ето у них возникали конфликты. Когда Марфа вышла взамуж, тёща всеми силами старалась мне угодить, через лишку, ето меня настораживало, и Марфа тоже боялась, и к Марфе тоже изменилась, стала чрезвычайно любезна. Мы ничего не подозревали, но толькя удивлялись, кака́ она к нам любезна, но люди мне говорили часто, особенно Сергей Садофович: «Данила, опасайся, не доверяй». Я никому не верил: как ни говори, всё равно родительница.

14