Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Родился прекрасный сын, на восьмой день окрестили и назвали его Андриян. Я от радости души не чаял в нём. У тёщи три месяца назадь тоже родился сын, назвали его Тимофеям, так что дядя и племянник росли вместе. Несмотря на Марфино поведение, я виду не показывал, но старался быть хладнокровный. Работа продолжалась, теперь мы не одне – нас троя.

Праздновать стало веселея, молодых мужиков добавилось: Марк, Алексей, брат Степан. Дядя Федос стал суседом, мы часто к нему ходили, он был весёлой, бражка у него всегда была, дядя угошал и всякия были, истории, рассказы и анекдоты рассказывал, был речист, и любо было его послушать. Раз слышим, он говорит:

– Первый рассказчик – все падают хохочут, но он не улыбнётся; второй рассказчик – сам хохочет, и все хохочут; третьяй рассказчик – сам залиётся[66] от смеху, но никто не улыбнётся.

Как-то раз он рассказывает нам анекдот, что он запомнился навсегда.

Едет царь Пётр Великий с дружиной на охоту по лесу, видят: стоит монастырь. Подъезжают к воротам, стучат во врата. Привратник смотрит в ше́лку[67], и что он видит! Ох, батюшка-царь! И бежит без памяти к игумену, кланяется в ноги и говорит:

– Отче, отче, батюшка-царь у врат стоит с дружиною!

– А ты врата отворил?

– Нет, отче.

– Что ты натворил!

И бегом ко вратам, отворяют врата. А батюшка-царь на лошадях топчутся и нервничают.

– Вы что царю врата не отворяете?

– Прости, батюшка, виноваты.

– Вы что здесь делаете, лентяи?

– Молимся, батюшка.

– Молитесь? Посмотрим, как молитесь. Вот вам приказ: сосчитайте на небеси все звёзды, смерьте толшину земли и оцените вашего императора. Даю вам сроку две недели, не ответите – сожгу ваш монастырь! – Повернул коня и уехал.

Игумен в слёзы, рассказал братии, все уныли, наложили на себя правила, взяли на себя пост. А тут к ним всегда приходил Иван поживиться: тут накормют, напоя́т, каку́-то копейкю дадут. Он часто выпивал, его прозвали пьяницай. Приходит он в монастырь. Что такоя? Все унылы, не разговаривают с нём, всегда были приветливы, а тут как вымерли. И стал приспрашиваться:

– Что с вами?

– Да отойди, не мешайся!

– Да вы что, что случилось с вами? Может, помогчи в чём-нибудь?

– Да отойди ты, не мешайся, не до тебя нам здесь.

Он пуше пристрел[68]:

– Да вы что, обалдели? Да расскажите, что случилось, молчать – дак что, лучше, что ли, будет?

Оне рассказали, что батюшка-царь приказал. Иван выслушал: ого, дело совсем простоя. И говорит:

– Дайте мне два целкова, я вам всё налажу.

Оне к игумену:

– Отче, Иван-пьяница просит два целкова и говорит, всё наладит.

– Дайте ему пять целковых да отвяжитесь от него, и без него горя хватат.

Дали ему пять целковых. Иван ушёл, приходит в город, заходит в магазин, покупает самый большой лист бумаги, приходит домой, свёртывает лист в небольшой кубик, берёт шило и весь кубик изрешатил. Дождался сроку, приходит к царьским вратам и стучит. Стража отворяет:

– Что надо?

– Иду с такого монастыря, ответ доржать батюшке-царю.

Стража доложили батюшке-царю:

– С такого-то монастыря пришёл монах ответ доржать.

Батюшка-царь:

– Немедленно пропустить!

Ивана пропустили. Иван кланяется в ноги:

– Ваше превосходительство, батюшка-царь!

– Ну что, сосчитали звёзды на небеси?

– Да, батюшка-царь, сосчитали. – Развёртывает лист бумаги, подаёт батюшке-царю: – Вот, батюшка-царь. Не поверите – посчитайте сами.

– Да, правильно. А смерили толшину земли?

– Да, батюшка-царь. Наши родители ушли мерить. Когда мы к ним придём, оне нам точно скажут.

– Да, правильно. А оценили вашего императора?

– Да, батюшка-царь. Небесный царь – тридесять сребреников, но вы как земной, то двадцать девять хватит.

– Да, правильно. А что я чичас думаю?

– Да, батюшка-царь. Сколь мне дать казни за мои дерзкие слова.

– Ну хорошо, идите и молитесь.

Выходит Иван, на остальные деньги гуляет, приходит в монастырь подвыпивши, смотрит: все дряхлы, испостились. Увидели Ивана, окружили, спрашивают:

– Ну что?

– Да молитесь себе спокойно.

Брату Степану не повезло в Уругвае. Чупровы оказались жёстки, Степана оне за человека не шшитали, всегда подсмеивали: то «Стёпонькя», то «Зайчик», то «траир». Он всё терпел. У них была одна корова, он раз загнал в ихний выпуск[69], оне его отругали и корову выгнали. Он приходит со слезами и рассказывает, мы ему посоветовали: «Не переживай, а корову загони в наш выпуск». Вскоре приезжает в гости сестра Евдокея и увидела, как братуха проживает: брат Степан с Александрой ходют на заработки, нанимаются свёклу прорубают да полют. И видела, как обращаются Чупровы с братом, стала говорить: «Что тебе, Степан, белый свет клином стал? Да пошли оне все подальше! Поехали в Аргентину, и будешь жить как человек».

Степан первое время тянул, Александра не хотела, и у их ета история продолжалась селый год, в консы консах Степан не вытерпел, и уехали в Аргентину. У них уже была дочь Хиония.