Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

После рождение Алексея в Чёеле-Чёель обратились в больницу. Врач-гинеколог угодила женьчина, Сония Алсина. Привёл Марфу, объяснил врачу Марфино здоровье всё подробно. Врач назначила снять все аналисы, взялись мы её лечить. Дома сделали настой от надсады: мёд с алоям в равных частях, в стеклянной посуде, на двадцать дней в тёмным месте. И стала Марфа пить по столовой ложке, до еды, три раза в день. Через шесть месяцев Марфа поправилась, повеселела, стал муж нужон, но огрызаться не переставала. Подбираться в дому и кулинарию не любила, а любила работать на земле, ето её любимоя занятия.

В 1984 году мы со Степаном зимой поехали в Уругвай учиться крюковому пению к тестю. Собрались Степан, Марка, Алексей и я. Начали учиться с первого гласу. Два вечера поучились, Степан взадпятки, не захотел учиться, говорит, что трудно, Марка с Алексеям тоже не захотели. Ну, оне пошли по охотам, да по рыбалкам, да гули-погули. Мне пришлось учиться одному, за два месяца я все гласы прошёл. Ну, слава Богу, теперь можем спокойно молиться в Аргентине.

Собрались домой, приезжаем в Буенос-Айрес. Я решил сходить в русскую лавку книжную. Лавка была Ласкиевича, мы там иногда брали книжки. Прихожу, того старика нету, спрашиваю:

– А где тот старик, что нас обслуживал?

Парень отвечает:

– Уже как два года умер.

– Большоя вам сожаление. – Спрашиваю: – Вы с России всё ишо привозите русские книги?

Он говорит:

– Нет, нет спросу, и мы вон выставили всю отцовскую библиётеку. Хошь, бери вон лестницу и смотри, что тебе нужно.

Беру лестницу и на верхных полках проверяю; что интересно, то откладываю. Смотрю, «Протоколы сионских мудрецов». «Ого!» – меня прокололо. Забрал все книги – их было тринадцать штук, – подхожу к прилавку, сын пустил их по низкой цене, даже не взглянул. Ну, я с радостью домой.

Приезжаю домой, читаю ету книгу, перечитываю ишо на два раза, и у меня мурашики по спине забегали. То, что написано в трёхтолковым Апокалипсисе о последним времени, написано в давние времена Иоанном Богословом, а тут сионские мудрецы пишут, как оне должны поступить с миром, чтобы ём завладеть. Но никто не поверит, все скажут дурак, но одно помяну: действительно мы «гои».

С тех пор стал всем интересоваться, всю информацию рассматривать и анализировать, и за двадцать пять лет, да, точно, не ошиблись, ето опишем дальше.

4

Моя крёстна, мамина сестра Марья, – её нихто взамуж не брал, её прозвище было Царь-баба, все её боялись. Но взамуж она хотела, и как выйти? В то время приехали с Китая, было две ровни[102]. Старши перезрелы, им как-то надо было определить свою судьбу. Оне выпивали. Ну вот, моя хрёснушка хотела выйти замуж, ну как? Выбрала телёнка, напоила, переспали, после того стали любоваться[103], она забеременела и приказала её брать, а нет – пострашала: в то время за ето власти брались крепко. И хто попал в ету ловушку – ето Анфилофьев Евгений Титович, парень безответный и добрый (их восемь братьяв и две сестры). Бедняге некуда было деваться, пришлось брать, родители были против, и оне сбежались, тайно убежали в Буенос-Айрес. Когда она принесла сына, приехали, но родители их не приняли. Оне стали жить с бабой Евдокеяй, вскоре их свенчали. Дитя окрестили, назвали Борисом, я стал крёстным, а Степанида крёстной, мы с ними водились. Оне пошли по арендам, обои работяги, у них сразу пошло хорошо, он коммерсант, чё вырастит, сам торгует, везёт туда, где нету. Потом рождается дочь, крестили, назвали Анна, тоже моя крестница.

Интересно: мамин брат Степан и сестра Марья ростили своих детей и внушали против Зайцевых. Мы старались с ними родниться, но с ихной стороны как-то всё бочкём. И детей вырастили, стали совсем чужими. Мы со Степаном молились, он как наставник, а я уставшик и головшик, оне к нам не подходили. Когда подъехали Шарыповы и Ларионовы, у их основался собор, и всё наше родство, включая наших родителей, ходили туда. Нас Шарыповы шшитали за еретиков, мы помалкивали, всё терпели. Вскоре у их за каки-то несправедливости уходют от них наши родители и кум Евгений и крёстна. Крёстна давай нас убеждать, чтобы молились у них, говорит: «Дом большой, места всем хватит». Ну, мы согласились, стали молиться, постепенно она стала во всё вникать, мне ето не нравилось, Степан молчал. Собрались на Пасху, стали молиться, она во всё вникает и везде лезет. Когда отмолились, я с ней разоспорил:

– Зачем я учился – стары напевки и разный[104] устав подымать?

Поспорили, она не сдаёт, тогда я сказал:

– Молитесь, я суда не приду больше.

У них без меня не пошло, и она передавала, чтобы я вернулся. Говорю:

– Нет. Наслышался её досыта, ето не собор, а диктатура. Вот скоро подъедут добры люди, сделам моленну, тогда будем молиться, а пока дома.

Но за ето крёстна мне отомстила. А получилось ето так.