Приехали в Courbevoie
[391], сели на трамвай, доехали, дошли. Вошли во двор, я стучу к консьержке. Высовывается. «Puis-je voir m Chauvin?» — «Non»
[392]. Когда я сказала про письмо, она сказала: «Montez»
[393], открыла его и велела написать адрес. Я настаивала, что мне нужно видеть директора. «Non. C’est d'efendu
[394]. Письмо я передам сегодня, сейчас месье нет. Запишите ваш адрес». Я так и заплакала. Она сует мне бумажку, где по-русски написано, что лица, желающие поступить на завод, должны написать свой адрес и возраст. Я написала на Дмитриевском письме, что будет — не знаю. Глупо, что расплакалась. Даже консьержка переменила свой суровый тон. «Pas de travail?
[395]Да, нигде, нигде». Вернулась домой совсем убитая. Нельзя, конечно, так скоро падать духом, но что же делать? Как искать работу? Поеду завтра к Гофман; конечно, работы не будет. Я думала, что, может быть, трудно работать; но никогда не думала, что так трудно искать работу.Господи, я могла бы написать еще несколько страниц, но вот уже пришел Папа-Коля из консерватории. По лицу вижу, что ничего и там не узнал; вернее, узнал то, что со скрипкой ему не устроиться.
Получила сегодня членский билет из Союза.
30 июня 1925. Вторник
Я уже забыла, на чем остановилась прошлый раз и когда это было. Помню, что уже после этого я поступила к м<ада>м Гофман и вот работаю у нее. Она сама очень симпатичная, но одно мне неприятно: все-таки она меня эксплуатирует. Ведь за первую неделю я получила всего 35 франков. Не знаю, с этой или с прошлой буду получать 60. Не много, но ведь ничего другого нет. Иногда бывает работа и Мамочке. Одна неделя была такая, что каждый день я вставала в 6
1/2 и ложилась в час или в два. Я брала еще работу у некой м<ада>м Масловой. Пошла к ней по объявлению. У нее — сумки, вышиванье тоже киевским швом, но только шелком. Я расхрабрилась и, посоветовавшись для очистки совести с Верой Федоровной, взяла. Работа спешная, приходилось засиживаться долго за полночь. Тут еще такая деталь: на меня очень хорошее впечатление произвела м<ада>м Маслова. Она очень участливо отнеслась ко мне, все расспрашивала, и я ей все откровенно рассказала, и где я работаю, и сколько получаю — об этом не нужно было бы говорить. Давая первую сумку, она мне сказала, что это какой-то особенный рисунок и она за него платит 30 фр<анков>, а при расчете дала 25. Мне было очень неприятно, но я убедила себя, что она просто забыла, что это особенный рисунок и т. д. И дома об этом не сказала. Слабость это, что ли? Вышила я у нее всего две сумки, последнюю мне помогала Мамочка, т. к. я одна не успела бы, и вышила плохо, так что мне пришлось вынести довольно неприятную сцену с самим Масловым: «Вот передаете работу. Вы знаете, что так можете совсем лишиться работы?» и т. д. Мне было очень горько, хотелось скорее уйти, а приходилось дошивать, т. к. не хватило ниток и подправлять Мамочкину работу. Вернулась я домой тогда в одиннадцатом часу. Ну да это все не важно, гораздо хуже, что работы больше нет. Обещала написать, когда будет, но для меня ясно, что она мне больше не даст.То воскресенье из-за этой работы мы просидели дома.