Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Вообще, многое мне тут не нравится. Алька растет подлым эгоистом, да и отец подает ему достойный пример. Я никогда нарочно не налью Генриху кофе и не отрежу хлеба — «все на столе, пожалуйста!» Он смеется, но я знаю, что злится. Он потерял место и ждет только, когда его призовут. А то ему в Шартре и делать больше нечего. Я полусерьезно предлагаю всем ехать в Париж.

Вчера были в комиссариате. Чиновник говорит, что карточку надо только на карту Chef de famille[506], так что в Париж мне ехать не придется. Лилька вступила в спор, что когда Генрих уедет, она будет «chef de famille». Он уступил, наконец, и ей. А потом взял да наклеил и мне, но печати не поставил. Так я и опять осталась в дураках. И не знаю, что мне делать. Что мне вообще делать?

Что мне делать, как мне быть,

Чтобы денег раздобыть?

3 октября 1939. Вторник

Никакой бумаги я, конечно, от мэра не получила. Да и вообще никто ничего не понимает, а я меньше всех. Какую бумагу? Что мэр ничего не имеет против приезда его (Юрия — И.Н.) сюда? «Но как же г<осподин> мэр может это сделать, когда он этого человека не знает? А вдруг он преступник?» Логично, и ничего не возразишь.

Боюсь, что Юрий сюда так и не приедет больше. Тогда уже я начну хлопотать для себя, м<ожет> б<ыть>, мне это скорее удастся. Алька идет в школу в пятницу. Игорь, вероятно, в понедельник. Хотя насчет лицея еще ничего не известно. Дома, в Париже, полная panne[507]. Так что, где я достану денег на учебники?

Неужели я больше так и не увижу Юрия? Особенно по вечерам, когда раскладываю пасьянс, когда Генрих и даже Лиля уйдут спать, а ветер воет, и когда я лягу, я спать не могу.

Непривычная темнота в комнате. Лежать неудобно. Под боком вместо привычного Юрия — Игорь. Невыносимо тоскливо! И неужели же это надолго. Навсегда?

7 октября 1939. Суббота

Кажется, я сделала большую глупость, приехав сюда с Игорем. Если бы я не испугалась в последний момент и отправила бы его в Париж с другими детьми — м<ожет> б<ыть>, ему было бы и хуже, и тоскливее, но с голоду он бы не умер. Вероятно, и сейчас не умрет, конечно, но будет ему очень тяжко. В понедельник, вероятно, все узнаем насчет кантины в лицее. У Алика это стоит 150 фр<анков> в месяц. Много, конечно, а ведь это, в конце концов, их главная еда, а м<ожет> б<ыть>, скоро будет и единственная. Прожить (с газом, электричеством, особенно — углем) на то, что я сейчас имею, — невозможно. Даже если я буду питаться одним кофе.

И вторую глупость я сделала — послушалась Раковских и не выписалась в Париже.

9 октября 1939. Понедельник

Со скуки и отчаяния — я опять занялась медицинскими экспериментами. Со вчерашнего дня не делаю себе пикюров, т. е. вчера на ночь я все-таки сделала себе 20 unites[508], а то боялась, что подохну от жажды. Сегодня — ни одного. Конечно, очень чувствую. Уже вчера, гуляя с ребятами, сильно устала. Ночь спала хорошо. Шум в ушах — не в счет. Это уже давно у меня, и действует удручающе. Как-то ночью я чуть было не разбудила Раковских — мне явственно слышатся сирены. Так что это к опыту не относится. А вот сегодняшнее самочувствие, а главное, что я начинаю задыхаться, — это уже явно от этого. Интересно, сколько я смогу выдержать. А если, паче чаяния, не успею принять вовремя меры, то тем лучше. Все примут за естественную смерть. Игоря бросить, конечно, жалко, но уж очень мало от меня толку. Если бы не Игорь, я бы решилась на самоубийство. Сейчас же я начинаю чувствовать в полной мере всю свою ничтожность, беспомощность и беззащитность.

18 октября 1939. Среда

Игорь третий день в лицее. Уже — очень доволен. Но первый раз пришел разочарованный.

— Мама, там все мальчишки 8–9 лет, я самый старший.

Потом говорит, что и читает он лучше всех, и operations[509] они делают очень простые, и дробей не учат, а глаголы только present[510]. Я к Лиле: «Сходи, поговори с метром[511]». Лилька пошла. Метр ей сказал, что по возрасту он подходит к этому классу, по классу коммунальному — тоже correspond[512]; а вообще, он посмотрит, м<ожет> б<ыть>, можно будет перевести в 5-й. Я надеюсь, что так это и будет, в конце концов. И я бы этого хотела. А Игорь уже — нет. Он успел привыкнуть к классу, и ему не хочется менять сорт’ов. Так он все-таки отстает на 1 год. Как это произошло — не пойму. Никак не понимаю. И никто мне этого объяснить не может.

Книжки не нужны в лицее. Старые пять за 72 фр<анка>, без переплета; две метр обещал ему достать, тоже старые. Нужны еще какие-то тетрадки, линейки, карандаши и т. д. В общем, деньги идут. А цветные карандаши попросим дедушку прислать из Парижа, здесь к ним не приступишься.