Повесть, которая сама себя описывает

Олег и Кирюша с трудом сдерживали смех, но Гарри этого не замечал, ибо сосредоточенно смотрел прямо перед собой, то есть в грязный пол. Он, вероятно, все бы отдал, чтобы быть сейчас не здесь, а в заграничном гей-клубе.

Стивина фантазия, однако, иссякла. От слегонца пнул Гарри в ухо и сказал:

— Ну ладно, хорош тут вонять, ползи отсюда.

Гарри вздрогнул, оживленно вздохнул и быстро, как ящерка, пополз к выходу.

— Э, только блевотину пусть сперва уберет, — потребовал Олег. — А то пополз!

— Да, — согласился Стива. — Гарри, блевотину вытер, пожалуйста.

Гарри поднялся на ноги, подошел к испачканным сиденьям и стал их вытирать рукавом, кажется, не весьма охотно и усердно. Трем храбрым мушкетерам такая небрежность тоже не весьма понравилась.

— Бай хэндз! — потребовал Олег.

— Ручками, ручками! — перевел Стива.

— А че ручками… — открыл даже свой рот и явственно произнес Гарри.

— А ты хочешь языком? — удивился Стива.

Стива правильно удивился: Гарри даже руками-то не особенно хотел, а уж языком и подавно (ударять слово «подавно» в данном случае нужно по первому слогу).

— Давай-давай! А то работаешь спустя рукава! — мало того что на чистом русском языке добавил Кирюша, да еще и типа скаламбурил.

Несчастному молодому рабочему пришлось выполнить все строгие, но справедливые требования триумвирата. Только после этого его с миром выгнали во тьму внешнюю и даже проводили с почетом, или, точнее говоря, с позором, то есть тумаками и улюлюканьем.

Постояли на улице, покурили, обсудили это происшествие:

— Да уж, это не люди, это животные какие-то.

— Это не животные, это призраки.

— Какие призраки?

— Призраки прошлого!

— А по-моему, это призраки будущего. Уэллса читал? Это же самые настоящие морлоки.

— Да какие там, в жопу, морлоки! Типичные геги.

— Я и говорю — морлоки.

Встречного поезда все еще не было. Стива и Кирюша снова приложились к фляжке.

— Слышь, Петрашевский, — сказал Стива. — Ты подругу-то лучше бы в гости пригласил. Между прочим!

— Ну да! А бабку куда?

— А бритвой по горлу и в колодец!

— Да ну, что ты, — махнул рукой Кашин. — Она не согласится.

— Ясен дуб, не согласится, — согласился Стива. — А ты бы все равно позвал, вдруг согласится?

Кашин неопределенно пожал плечами.

— Слушайте, господа, — вдруг вслух задался вопросом Кирюша. — А если они морлоки, то мы-то кто? Элои, что ли? Тогда бы они нас сожрать должны, а все как-то наоборот получается.

Кашин задумался. А Стива ответил:

— А мы боги. «Трудно быть богом» читал?

— Читал.

— Ну вот, мы и есть эти боги. Из будущего. Вот мы их всех и мочим как хочем.

— Ну, там-то боги как раз никого не мочили, — заметил Кирюша.

— Они не мочили, — согласился Стива. — Потому что они были из коммунистического будущего.

Кашин спросил:

— А мы из какого? Из капиталистического, что ли?

На эту инсинуацию Стива не нашелся что и ответить. В самом деле: сказать «капиталистическое будущее» как-то невозможно, немыслимо. Капиталистическое бывает только прошлое. Но, с другой-то стороны, сказать «коммунистическое будущее» — больно уж противно, аж зубы свело, в которых навязло. Кашин — мерзкий демагог.

— Кашин, ты мерзкий демагог! — объявил Стива.

Кашин мерзко-демагогически захихикал, потирая сухонькие ладошки.

— Мы — из прекрасного будущего, — придумал Кирюша, но, кажется, плохо, потому что товарищи на это равнодушно смолчали, да Кирюша и сам почувствовал себя неловко.

Тут налетел холодный ветер, зашелестел болотным тростником, посыпал сухими листьями. Туристы, поеживаясь, вернулись в вагон.

— Так им и надо! — сразу решительно сказала внучка.

Бабка сообщила:

— Я вот тоже видела: сидит на сиденье какой-то пьяный, спит и ссыт! Лужу на полвагона напрудил, а кругом дети смотрят. Его милиция в вытрезвитель увезла, а лужу как была, так и оставили. Это порядок? Нет, я бы заставила, как проспится, вагон мыть.

Помолчали. Кирюша поерзал на сиденье и спросил бабку:

— А почему озеро Здохня называется?

— Там кто-то сдох, — сказал Стива.

— Вот-вот, — возбудился Кирюша. — А кто сдох? Когда? Как это было? Может быть, есть какая-нибудь местная фольклорная легенда?

Бабка сказала:

— Да кто ж его знает? Называется себе и называется.

А Верка сказала:

— Плохое место. Там один мальчик, по-моему, умер.

— Умер, умер! — почему-то рассердилась бабка. — И не умер, а утонул. Только это недавно было, а оно спокон веку Здохня.

Кирюша закусил кулак и сидел так, напряженно нахмурив брови, устремив взгляд в пустоту.

С улицы донесся звонок, затем стал слышен стук колес.

— Встречный пришел, — сообщила бабка. — Сейчас поедем.

Все оживились, кроме Кирюши, который очень картинно застыл на сиденье, по-прежнему закусивши кулак и напряженно устремив взгляд в пустоту, так что и самому распоследнему ежу было понятно: в нем совершалась колоссальная внутренняя работа. Но только не Стиве. Стива толкнул его в бок:

— Киря, ты че, говна объелся?

Кирюша не отвечал и даже почти не вздрогнул от толчка.

— Сочиняет, — донеслось до Кирюши определение Кашина.