Повесть, которая сама себя описывает

— Эх ты, а еще поэт называется! «Пшеничная» — это параша, а «Столичная» — это раша! Но в хорошем смысле! «Столичная» завода «Кристалл». Это экспортный продукт. Черная икра и «Столичная» — это единственные советские продукты, которые котируются на Западе, понял? Это реально символ Советского Союза. Да ты сам попробуй!

И Стива протянул Кирюше граненый стакан с «Пшеничной».

— Глотай!

Кирюша зажмурился, чуть-чуть отхлебнул и закашлялся.

— Я же говорю — параша! А теперь сравни!

Стива свернул завинчивающуюся крышечку со «Столичной», взял другой стакан, плеснул на донышко и протянул Кире.

— Глотай!

— Можно я не буду?

— Глотай!

Кирюша глотнул и опять раскашлялся.

— Ну как?

Кирюша еще покашлял, закусил шпротиной и осипшим голосом сказал:

— Такая же параша.

— Че ты гонишь?!

Стива сам глотнул из кашинского стакана, потом из горлышка своей бутылки и возмущенно заорал:

— Ты гонишь! А вот теперь после «Столичной» быстро пробуй «Пшеничную»!

— Стива, ступай в жопу.

— Быстро!!!

Кирюша глотнул, и теперь действительно пошло совсем худо. Он чуть не блеванул, «Пшеничная» вылилась изо рта обратно в стакан с остатками непрожеванной шпротины.

— Ты че хоть, не блюй! Ну, теперь убедился?!

Кирюша убедился. А Стива посмотрел в кашинский стакан и захохотал:

— Че ты ему в стакан-то наблевал, наспускал, нахаркал, что за свинство, а еще интеллигенцию из себя корчишь!

Испоганенную водку пришлось выплеснуть в форточку, а стакан снова налить доверху. Конечно, «Пшеничной»: пускай Кашин сам свою парашу пьет.

— Стива, а в бутылке же мало осталось, он заметит!

— И что? Ему двести грамм налито, а остальное мочим как хочем!

Кашин вернулся со сковородкой. Стива поставил ее на докрасна раскаленную плиту и стал пристраивать на нее шампур с мясом. Никак не получалось.

— Да хэ с ними, с шампурами! — махнул рукой Кирюша. — Давай так жарить.

Стали жарить так. Мясо сразу же зашипело.

— Под дичь?

— Под дичь.

Под дичь накатили так энергично, что дальше связное повествование не складывается.

Глава одиннадцатая

ЛЕДЯНАЯ ЧЕШУЯ

Просыпаться было страшно и вообразить, но спать тоже больше не получалось. Кирюша открыл глаза и мгновенно пожалел об этом, потому что стало очень дурно. Закрыл обратно, но верно говорят, что обратной дороги нет, и дурно осталось по-прежнему. И во всяком случае, нужно было попить: глотка ссохлась, и щеки изнутри тоже присохли к зубам, а язык — к глотке. Кирюша поднатужился и, не открывая глаз, сел. В этом положении заломило голову. Он снова лег, но попить было надо. Он снова сел и вторично открыл глаза. Из-за полузадернутых занавесок шел резкий болезненный свет.

Во-первых, оказывается, что Кирюша находит себя на полу в кухне и ничего не помнит. Во-вторых, первый приступ дрожи показывает Кирюше, от чего он на самом деле проснулся — от невыносимого холода. Он осторожно повел глазами по сторонам в поисках воды и оной не нашел.

Пошатываясь, он поднялся на ноги, без удивления обнаружил, что закутан в половик, хотя и не помнил… ничего не помнил. Начался второй приступ дрожи, а воды не наблюдалось. Кирюша перекинул волочащийся по полу конец половика через плечо и начал движение куда-нибудь. Больно зашибся о табуретку, та со стуком опрокинулась. Морщась одновременно от боли и отвратительного грохота, Кирюша поднял глаза и увидел, что дверь приоткрыта и в щель летят снежинки. Вот какой урод ее оставил открытой? Еще бы не замерзнуть…

Он оглянулся и — наконец-то! — увидел на плите чайник. Подошел и стал жадно пить ледяную до того, что заломило зубы, воду. Выпил всю. Глотка, кажется, разлепилась. Пальцы нечаянно тоже, и чайник, брякая, покатился по полу.

— Вы достали уже греметь! — послышался сиплый голос.

Кажется, Стивин.

— Стива! — позвал Кирюша тоже совершенно чужим голосом.

— Че?

— Ты, что ли?

— Ты.

Кирюша, которого после выпитой воды с новой силой охватила дрожь, направился на голос.

Стива, в этом Кирилл не ошибся, лежал на кровати под одеялом и полушубком и молча смотрел в дощатый потолок. Потом перевел взгляд на Кирилла.

— Че гремел?

— Чайник уронил.

— Все выпил?

— Все.

— Козел. Эй, Кашин, где у вас вода?!

Молчание.

— Олег!!!

Молчание.

— Урод.

Стива поднялся на страшно заскрипевшей кровати, сел и, поморщившись, взялся за голову. Подержавшись за нее некоторое время, посмотрел на Кирюху.

— Что, херово тебе, Вася?

— Херово…

— А мне еще херовее!

Стива встал на ноги, поежился и, застегнув куртку под горло, направился на кухню. Сразу загремело железо и плеснула на пол вода. Кирюша вышел за другом и увидел, что тот, держа в руке крышку ведра, пьет из ковшика. Вот где была вода.

Напившись, он утер губы рукавом и спросил:

— Че так холодно-то? Мы ж печь топили…

— Дверь открытая была.

Стива оглянулся.

— Была?! Она и открытая. Ты видел, так че не закрыл?

Он шагнул к двери, но, вместо того чтобы закрыть, распахнул ее настежь и со словами «твою мать!» вышел на крыльцо. Кирилл последовал за ним.