Повесть, которая сама себя описывает

Молодой. Ой, это кто?

Монах (про себя). Блин! (Вслух). Это, Петенька, демоны.

Ладно. На другое утро:

— Айдате, папенька, до города сходымо!

— На шо?!

— Та демонов тех побачымо...

(Перевод с латинского автора.)

Мама его, разумеется, тоже духовно наставляла и благовоспитывала. Тоже и половое воспитание. Она ему настойчиво внушала, что, конечно, любовь — это круто, но когда она гармоничная, в смысле одухотворенная, а то вот еще есть чисто животный, то есть, наоборот, грязно-животный, секс, так вот это — грязь. Она очень откровенно беседовала с ребенком о грязных помыслах и поступках. О грязных девках с нечистыми представлениями об отношениях полов. Но ничего такого, не подумайте плохого, не только о девках, о парнях тоже. О грязных. Она приводила примеры. Внушала, внушала — и успешно внушила. Он поверил.

Он тоже, случалось, видывал грязных девок. Но нечистые помыслы в нем к тому времени уже были очень сильны. И когда он видывал грязных девок, он понимал, что это и есть те самые люди, с которыми его нечистые помыслы могут стать явью. В то самое время как никакая чистая девственница весны никогда не доставит ему такого счастья. И постепенно так называемые чистые девушки совершенно перестали его интересовать вследствие своей полной, как он понял маму, сексуальной никчемности.

Нет, как «совершенно»? Не совершенно. Они продолжали его интересовать, и привлекать, и манить, и все, что обыкновенно бывает в таких случаях. Кроме одного — того, что, вследствие нечистоты его собственных помыслов, интересовало его больше всего на свете. Он мог восхищаться той или иной чистой девственницей весны и нередко влюблялся. Он робел и благоговел. Он ухаживал и носил портфель.

И вот однажды он нес портфель девочке, с восхищением слушал ее щебетание и увидел двух подружек. Старше его на несколько лет, они заслуженно пользовались в окрестных дворах самой дурной репутацией. В тот момент, когда он их увидел, одна из них, сильно пьяная, пыталась поднять из лужи другую, еще более пьяную. Та, что еле стояла на ногах, показалась ему грязноватою, но уж лежащая в луже была грязна по-черному. Обе грязно ругались, и он подумал, что у обеих подруг вполне могут быть нечистые помыслы (а уж у валяющейся в грязи — натурально). Такие нечистые помыслы, какие есть и у него и которых нет и принципиально не может быть у его спутницы. И он спешно распрощался с ней, соврав, что забыл в школе что-то там, и побежал в школу. Добежав до первого попавшегося гаража, он осторожно высунулся из-за угла и следил за одиноко удаляющейся бывшей своей спутницей. Когда она окончательно скрылась из вида, он обратил взоры на глупую пару.

Более трезвая подруга в этот момент грязно выругалась и пошла прочь, оставив попытки поднять непутевую товарку. Та тоже грязно выругалась и снова плюхнулась в грязь. Немного, не более получаса, полежала и после этого стала подниматься уже в одиночку. Юноша с трусливо колотящимся сердцем подошел ближе. Она села, оперлась о землю грязными руками. Затем, с трудом удерживая равновесие, она поднялась на ноги и неуверенно пошла.

Он долго следовал за ней, обливаясь потом от возбуждения и страха быть замеченным. Она шла медленно, пошатываясь, иногда останавливалась, обращаясь с вопросами к прохожим разного пола и возраста. Большинство шарахалось от нее, лишь двое молодых людей вступили в разговор, насмешливо скалясь. Она уже дважды оглядывалась, но Олег надеялся, что спьяну она не обратит на него внимания. Однако оглянись она еще несколько раз — и кто поручится, что и она не заподозрит, что юноша следует именно за ней. Тогда ужас! Как она поведет себя?

Тоже следовало опасаться и прохожих. Вдруг кто-то из них догадается, тем более они трезвые. Странно, что идет и идет мальчик за этой пьяной мразью и руку держит в кармане штанов. А там все у него выпрямилось, и сквозь штаны было бы видно, если бы не рука в кармане.

Так что в любом случае затягивать преследование было небезопасно. И наш герой, поминутно кося во все стороны, что ему было очень досадно, так как жаль было хоть на мгновение отрывать взгляд от чудесного видения, начал действовать. Рукой. Прямо на ходу, через ткань кармана и трусов. Он ритмично сжимал самый кончик. Продолжалось это, по счастию, очень недолго. Всего четыре или пять крепких рукопожатий, и блаженная истома расплылась по сердцу подобно пятну, которое стало быстро проступать на брюках, по счастию же, школьных, темно-синих, и со стороны совсем не было видно.

Тогда он печально вздохнул, потому что объект наблюдения уже не интересовал его. А наоборот, стало даже противно смотреть на эту особу. Но все равно хотелось еще и еще. И он впервые понял, что противно и обольстительно — часто одно и то же.