Повесть, которая сама себя описывает

И не только этими четырьмя. Он вообще много читал. Пожалуй, поболее Кирюши, только не такую фигню, как тот. Олег читал классиков и современников. Начал он, как и положено, с произведений школьной программы и уже там почерпнул для себя много прекрасных женских образов, а затем вышел за рамки программы и там почерпнул еще больше. Много интересного было у Толстого, Чехова, Серафимовича, Горького, Вересаева, Сологуба, Андреева, Сергеева-Ценского, а также и у другого Толстого. Советская литература также изобиловала пленительнейшими героинями Бабеля, Фадеева, Шолохова, Зощенко, Макаренко, Симонова и некоторых других авторов. Хороши были также кинофильмы, где, как и в книгах, можно было полюбоваться тем, чего так не хватало в жизни, — грязными, очаровательными женщинами. То есть женщин-то вокруг было предостаточно, но вот очаровательных... Их было маловато.

Помимо теории вопроса, Олег с детства знакомился и с его практикой. Когда живы были еще бабка с дедом, он ездил к ним летом в деревню. И там у него образовалась компания подружек. Он не особенно дорожил этой дружбой, но они почему-то очень к нему липли. И в ответ на долгие призывные девчачьи крики из-за забора он иногда снисходил, в смысле, выходил. Поболтать с ними на лавочке. Бабушка, посмеиваясь, характеризовала эту дружбу как «восемь девок — один я», хотя девок было меньше. Девчонки подобрались довольно неряшливые, с растрепанными косичками, грязными ногтями и коленками, в затрапезных платьицах. И хотя ему с ними было скучновато, но самолюбию льстило быть кумиром публики. Они взирали на него с восторгом и слушали во все уши с открытым ртом. Они приносили ему то сливы, то малину, то какое-то посыпанное сахаром домашнее печенье. А вот в городе он никогда не пользовался таким повальным девичьим обожанием. И уже после этого он стал с симпатией взирать на девчонок-замарашек, оставаясь равнодушным к аккуратным, чистеньким девочкам.

Но если этих подружек он ставил не очень высоко, то это больше потому, что жила неподалеку еще одна девочка, Таня, уже совсем другого сорта. Хотя какая девочка, скорее взрослая девушка, и очень красивая. Она была старше Олега лет на пять, а то и больше, и у нее был даже настоящий ухажер, учившийся на механизатора, с которым они целовались и обнимались. Но и с Олегом она с удовольствием общалась. А точнее сказать, играла. Потому что с ухажером не поиграешь, он-то совсем взрослый человек, он уже зарабатывал деньги и дарил ей разные подарки. А Олег, кажется, был в Таню несколько влюблен, несмотря на чудовищную разницу в возрасте, благодаря которой ни Таня, ни ухажер не видели ничего предосудительного в том, что Олег каждый божий день огородами тащился к Тане и, бывало, проводил с ней целый день. Так вот, Таня была самая настоящая красавица и тоже грязнуля.

Бабушка над ней и посмеивалась, и давала добрые советы. Дело в том, что мать Тани давно умерла, а отец, хромой и вечно пьяный дядя Матвей, в вопросах гигиены ни шиша не смыслил. Бабушка же смыслила лучше всех во всем на свете: в космонавтике, в кибернетике даже, потому что выписывала журнал «Наука и жизнь», а уж про искусство, медицину и политику знала решительно все. Смешно и говорить о какой-то там гигиене или домоводстве. Она советовала Тане, когда заходишь в свинарник, надевать косынку, а то все волосы моментально пропахнут навозом. А если руки настолько грязны, что уже не отмываются даже с мылом, то оттереть их можно жидкой глиной. А в баню надо ходить каждую неделю, а уж раз в месяц — непременно. А цыпки на ногах смазывать постным маслом. Таня все это слушала, но мысли ее были заняты другим — домашним хозяйством и предстоящим замужеством, так что ничего из сказанного она не выполняла. Таня стала для Олега первым в его жизни секс-символом, хотя такого слова он и до сих пор, кажется, не знает.

Продолжение было в пионерском лагере. Год был аккурат олимпийский. И все зажигали под антисоветские опусы группы «Чингисхан», игравшей в редком музыкальном стиле «мюнхенское диско». И все дружно плясали и пели: «Москау, Москау, забросаем бомбами, будет вам Олимпиада, а-ха-ха-ха-ха!» Все плясали и пели — это в СССР, естественно, все. Потому что за рубежом эта бодяга, говорят, не особенно котировалась. Да и в СССР, разумеется, далеко не все так делали, а только малая часть населения, а именно — поганая молодежь. Но молодежь тогда на девяносто процентов была поганая, так что все-таки изрядное число народу.