Повесть, которая сама себя описывает

А в избушке было совсем хорошо. Сразу в лицо ударила упругая волна тепла, и по телу медленно стали одна за другой прокатываться волны блаженных мурашек. К печке было страшно подойти. Олег прежде никогда не видел так жарко растопленной печи. Она была невелика, и Олег думал: как же такой маленькой печкой можно отопиться в крещенские, к примеру, морозы? Теперь он увидел.

Небольшая чугунная плита была раскалена до светло-алого цвета, точно бы она была тоненькой фольгой. По ней пробегали какие-то тени, словно бы сквозь нее были видны языки пламени. Олег протянул ладони, чтобы погреть руки над плитой. Замерзшие руки еще не почувствовали тепла, но лицо сразу обожгло нестерпимым жаром, а когда он отскочил, то стало горячо рукам.

Иван кочергой распахнул дверцу топки, тоже раскаленную до вишневого цвета, и, прикрывая лицо от жара, быстро швырнул в печь два толстых березовых полена и торопливо захлопнул дверцу.

— Ну, раскочегарил! — воскликнул Малахайка. — Спалишь домик!

— Ты поучи жену щи варить! — самодовольно ответил Иван.

Все трое поспешили раздеться. Иван и Малахайка сразу закурили, и через минуту маленькая комната наполнилась слоями дыма, на которые тут же легли лучи яркого солнца.

— Ну что?.. — помолчав, спросил Иван.

— Наливай, чего спрашиваешь!

Иван открыл тумбочку, достал бутылку водки и три маленьких граненых стаканчика. Олег с удовольствием отметил, что он ни секунды не колебался по поводу количества, достал именно три, как само собой разумеющееся. Разлил понемножку. Сели за маленький кухонный столик.

— Ну, с морозца! — сказал он.

Чокнулись и опрокинули стопки в рот. Олег, выливая в рот и глотая водку, успел заметить, что у него получилось это не менее залихватски, чем у Ивана, и даже куда более молодецки, чем у Малахайки, который закашлялся и долго морщился после стопки.

— Ах, хороша! — сказал он, однако, когда наконец откашлялся и перестал морщиться.

— А чего скосорылился?

— А больно хороша! Больно хороша! Ты давай сковородку мне давай.

Иван подал ему огромную, как таз, чугунную сковородку и вышел за дверь. Малахайка, кряхтя, поставил ее на плиту и тоже вышел.

Олег встал из-за столика — размять ноги и немного развеяться. Вошел через занавески в маленькую комнату. Она еще не натопилась, здесь было прохладнее и свежее — не так накурено. Олег мельком окинул взглядом комнатку — диван, заваленный постельным бельем вперемешку с верхней одеждой, круглый стол, заваленный всем, что только может (и даже не может) прийти в голову, рассохшийся буфет, колченогие старинные стулья. На стене висели ржавые часы с неподвижным маятником и какая-то картинка, настолько преужасная, что Олег подошел поближе и присмотрелся.

Это была не картинка — фанерка с грубо выжженным изображением, настолько грубо, что, лишь внимательно приглядевшись, Олег с трудом разобрал, что это была репродукция известной картины «Охотники на привале». Черные, разной ширины и глубины борозды от выжигательного аппарата складывались в картинку весьма бредовую. Казалось, что один из охотников, с огромным уродливым лбом, по пояс увязший в болоте, тянет когтистые лапы к другому, который в ужасе наставил на него пистолет. Тело же третьего, длинное и белое, простиралось по земле под совершенно неестественным углом к лежащей на плахе голове, черной и словно бы расщепленной надвое. Между охотниками лежало ружье, в левом углу маячило нечто похожее на переломленного пополам козла.

А Дарьку он увидел чуть позднее, а мог и не увидеть, если бы та не пошевелилась. Но она всхрапнула и перевернулась на другой бок. Она спала на печи. Оказывается, печь, или, кажется, не печь, а это называется полати, со стороны комнаты оснащена типа лесенкой, туда забираются, и можно спать. Она всхрапнула, и Олег сразу увидел. Спящая красавица, хотя какая красавица, рукой вытерла рот, потому что у нее вытекла слюнка, и повернулась к нему спиной. И высунула ноги из-под одеяла, потому что становилось жарко, к сожалению, только до колен. Ноги у девочки были грязные, и Олегу это понравилось, потому что такова уж была его планида.

Тут дверь скрипнула — это вернулся Иван с охапкой дров и со страшным грохотом бросил их у печи. Олег быстро отвернулся от девки обратно к ужасной картинке.

— Изучаешь? — сказал Иван Олегу. — Давай-давай, генералом будешь!

Тем временем сковородка на плите стала тихонько потрескивать. Иван распахнул дверь и зычно крикнул:

— Эй, повар хренов! Сковородка уже красная, ты где заснул?

— Чичаза, штана надевала! — ответили со двора.

Малахайка вернулся с грудой мяса в окровавленных руках.

— Сейчас под свежие потрошка выпьем! — сказал он и бросил мясо на сковородку. Оно сразу оглушительно зашипело, и Малахайка, торопливо схватив ложку, стал мешать в сковороде.

— Ай, сука, горячо! Как натопил!

Он завертел головой, увидел брошенные на полу брезентовые рукавицы и, надев правую, снова стал мешать мясо. По комнате поплыл запах, от которого у Олега немедленно и обильно потекли слюнки.

Иван снова налил стопки, на сей раз до краев, и спросил:

— Ну че, скоро? Я уже налил.

— А готово!