Повесть, которая сама себя описывает

Странное зрелище представляет собою коллективный сад поздней осенью. Недалекий и дубовый садовый участок. На Урале. Где вообще-то дубов (в прямом, конечно, смысле) совсем не так много. А в переносном смысле их еще меньше. Потому что в переносном смысле дубы-колдуны почти не видны. Как, кстати, и коты-колдуны, на одном из которых мы споткнемся ниже. Везде в основном идиоты, а дуб почти не виден. Видны опустевшие домики, грядки, деревья, остовы парников и теплиц с болтающимися на ветру обрывками полиэтиленовой пленки. Засыпанные бурыми листьями и подернутые инеем дорожки. Небо снеговое, низкое. И потом, еще ведь никак не начинается метель. Она непременно начнется, но несколько позже.

А пока вы подходите к металлическим воротам, и ваше сердце неспокойно: не закрыты ли они снаружи и изнутри на два огромных ржавых навесных замка. Потому что такой замок вы не откроете снаружи своим дубовым ключом. А уж тем более — тот, что изнутри. И тогда неизвестно, что вам делать. Колотить кулаками и каблуками в ворота, в надежде разбудить сторожа? О, если сторож уже залег в зимнюю спячку, это почти безнадежно. Даже если его дом поблизости, он не услышит. Даже если у сторожа есть специальная для таких случаев огромная дворняга, это вам вряд ли поможет. Псина прекрасно — может быть, более чутко, чем люди, — понимает сезонную сущность дачного бытия. У него до следующей весны уже нерабочее время. Он может даже услышать вас и даже подбежать к воротам поглядеть на вас. Но скорее всего, он не удостоит залаять. Он, скорее всего, немного послушает вас, порычит или, наоборот, повиляет хвостом и убежит по своим собачьим делам. Вы ему неинтересны. Не сезон. Не резон. Да, сад летом — это колониальная тема, а осенью? Осенью, несомненно, постколониальная.

Предположим, что вы молоды, сильны и целеустремленны. Вы лезете через ворота. Предположим даже для приятности, что сверху нет колючей проволоки. Впрочем, если вы по-настоящему молоды и целеустремленны, пусть даже и есть, она вас не остановит. В этом случае добросовестный бдительный пес, конечно, залает на вас. Но услышат ли его — вот в чем загвоздка. Сторож в спячке не реагирует на лай своей собаки, потому что не сезон. Он думает, что собака лает на сороку. Или на бурундука. Или на ящерку. Впрочем, что это? Какие уж там ящерки поздней осенью! Разве что волшебные. Сторож, скорее всего, вообще тяжело пьян и ни на что не реагирует, даже на пожар собственного дома. А еще скорее всего, что сторожа просто нет в саду. Он пошел в поселок за спиртным, или на речку мыть золото, или в гору за самоцветными камнями, или в лес за дикими козлами. В последнем случае и собака, скорее всего, ушла вместе с ним.

Так что лезьте смело, идите куда хотите и делайте все, что вам только заблагорассудится. Пока не началась метель. А она непременно начнется.

Но это — вы. А повесть наша не о вас написана, а вот об этих самых наших, как их, героях. Или, точнее, о персонажах. Потому что уж какие там они, в жопу, герои! Даже Стива — он уж скорее антигерой, хотя я бы не стал так говорить, почему же сразу антигерой. Даже Олег, хотя он и настоящий, искренний комсомолец, но ведь не назовешь его комсомольцем-героем. Не говоря уже о Кирюше, который и вовсе не герой, и даже быть героем посчитал бы для себя зазорным.

Так вот, когда они приехали, их не охватило странное чувство при виде коллективного сада поздней осенью.

Во-первых, потому, что они до него еще не дошли. Когда они приехали, уже глубокой ночью, и вагоновожатый машинист объявил о прибытии вагона на конечную станцию, дождь лил как из ведра. Долгое время они даже не решались покинуть эту так называемую станцию, представляющую собой ржавый железный сарай, по счастию с деревянной скамейкой. Они там сидели, курили, выпивали, дебоширили, разговаривали и снова дебоширили. Однако Олег стал поторапливать спутников, говоря, что нужно идти, что иначе они вообще никогда не дойдут. Ребятам не хотелось покидать гостеприимный навес, словно какая-то сила удерживала их здесь. Но Олег настоял, да и дождь постепенно стал иссякать.

Они пошли. Справа по борту высоко в небе поблескивали мертвые огоньки Святого Эльма на черном силуэте мертвой электростанции. Асфальт постепенно, но очень быстро кончился, и дальше пришлось идти по раскисшей глинистой дороге. Олег и Кирилл перенесли это еще так-сяк, но Стиве в его изначально белых кроссовках было совсем худо. Он стал грязно браниться, но ничего не мог с этим поделать. Всхрабренный вином, он даже стал грозить этому Ивану Сусанину, что сейчас разуется, пойдет босиком, простудится и скончается от пневмонии. Олег сказал, что в таком случае Стива несомненно скончается, но не от пневмонии, а совсем наоборот, от столбняка, потому что тут везде сплошная колючая проволока и дикий кал. Так оно и было. Олег включил фонарик, и, когда его луч попадал не на грязь, а на окружающие ее заборы, было видно, что они сплошь опутаны колючкой.