Повесть, которая сама себя описывает

Один из них был высок, худ и сутул. Другой низок, коренаст и с претолстою шеею. У высокого были длинные волосы, свисающие сальными сосульками на прыщавое лошадиное лицо. Второй был брит наголо, скуластый, с вывороченными ноздрями и весь в татуировках. Первый, впрочем, тоже в татуировках, но не весь, а второй — весь. На обоих были кримпленовые клеши, причем у длинного они еще были украшены внизу бахромой. На длинном была пластиковая куртка с ржавой железной молнией. Короткий, несмотря на прохладную погоду, был только в одной рубахе типа гавайской, завязанной на пупе узлом. Рубаха в нескольких местах была в дырках с оплавленными краями, очевидно, от табачного пепла. От нее за много метров невыносимо несло потом и «Шипром». Перегаром несло от обоих. На груди у короткого висел огромный, вероятно, самодельный значок с изображением длинноволосого Н.В. Гоголя и подписью «Джон Ленон». В руках у длинного была гитара, украшенная переводными картинками с изображениями красавиц и накарябанными химическим карандашом надписями «ДИ ПАПЛ» и «MONTANA». В руках у короткого была огромная пыльная бутылка, почему-то вся в опилках, с мутным багровым вином, а также транзистор. То есть не просто один какой-нибудь транзистор, например, МП 39Б или ГТ 309, а целый транзисторный радиоприемник, от которого на много метров невыносимо несло «Полевой почтой» радиостанции «Юность». У обоих были маслянисто-грязные руки с черными ногтями, причем ноготь на мизинце особенно выделялся своею длиною и чернотою, а у длинного даже был когда-то выкрашен облезшим ныне лаком. Ботинки у одного были замшевые, у другого — огромные, высокие, пропитанные мазутом и просили манной каши.

Они плюхнулись аккурат на облеванные сиденья и стали торопливо пить и курить: короткий — «Беломор», длинный — «Шипку».

Длинный поерзал на сиденье и сказал:

— Бля! Че-то мокро!

Короткий ответил:

— Ты че, вайн пролил, нах?

Длинный посмотрел на бутылку:

— Да ни хера!

— А х…ль тогда?

Длинный взглянул на сиденье и, подскочив, пораженно воскликнул:

— Зырь, какая тут шняга! Я в нее сел!

Короткий посмотрел на сиденье, потом на клеши своего дружка и буйно заржал, проливая портвейн на свои клеши. В ответ на это начал гоготать длинный. Обнаружили, что оба сидели на блевотине. Этот факт вызвал у них фонтан истерического хохота, и, хотя оба не могли говорить, по жестам было понятно, что каждый подвергал другого самым жестоким насмешкам. Через некоторое время они снова смогли разговаривать.

— Ну ты, бля, чухан!

— А ты че, не чухан?! Зырь, ты еще ногой встал!

— Где?!

— В п…де!

— Где?!

— Да в п. де, бля, у тебя на жопе и на шузах! Ты бы еще фэйсом лег, нах!

— Где?!

Севший только задом стал издевательски гоготать над вторым, который еще и ногой встал. Ржали долго, с выходом и отдачей, то есть длинный даже еще немного, поперхнувшись слюной, блеванул.

Наши друзья, глядя на них, тоже смеялись от души. Бабка со внучкой сначала не поняли юмора, но Стива им объяснил. Внучка в очередной раз прыснула; бабка, однако, лишь тяжело вздохнула и укоризненно покачала головой. Когда смех иссяк, оба снова сели — теперь-то им уже было все равно во что. Длинный взял гитару и, беря то один, а то совершенно другой аккорд, гнусаво запел:

Одна чувиха битлу подарила лимузин,
А он на этом лимузине казино разворотил!

А короткий сказал:

— Харэ, нанюхались! Давай любимую.

Длинный забренчал быстрее, и они заспивали дуплетом:

Мы поедем, мы помчимся
В венерический диспансер
И отчаянно ворвемся
Прямо к главному врачу! У!
Ты узнаешь, что напрасно
Называют триппер страшным,
Ты увидишь, он как насморк,
Я тебе его да-рю!

Путешественники долго, не смыкая глаз, смотрели на это чудо. Стива поинтересовался, ни к кому особенно не обращаясь:

— Че это за ублюдки?

— Хипаны! — прошептала бабушка.

— А почему шепотом? — спросил Олег.

— Прибьют, — тихохонько объяснила внучка. — Очень они злые, прямо лютые даже! А как напьются, так совсем глупые какие-то становятся. Тот-то вон, что в красной рубахе, как палач, он недавно из тюрьмы вышел. А этот-то гугнявый — он дружок его. Он вроде как на заводе работает, а я так думаю, что все только для отвода глаз, и дружка своего уголовника туда же пристроил. И милиции не к чему придраться — как же, рабочий класс! А какой они рабочий класс? Оглоеды и хулиганы. Одно слово — хипаны! Свалились на нашу голову…

— И наверное, девушкам от них прохода нет, — сочувственно поинтересовался Олег.

— Никому прохода нет! А девушками они не интересуются. Они, слышь-ко, говорят, того… — со значением сказала бабусечка.

— Чего того?

— Ну того, знаешь, — и она, наклонившись, снова зашептала: — Эти, как их, тьфу ты, склероз проклятый… Да, вот: мужеловы!