Повесть о бедных влюбленных

Родина Освальдо — деревня Биккио в провинции Муджелло. Там часто бывают землетрясения, крестьяне проезжают по главной улице в телегах, запряженных волами, а студенты и чернорабочие, чтобы попасть во Флоренцию пораньше, едут с первым поездом, отходящим в 5.37. Освальдо родился в 1900 году и был призван в армию в последние дни войны. Все вокруг — и газеты и люди — твердили одно: призывники девяносто девятого года остановили немцев, а девятисотый год вышвырнет неприятеля вон. Судьбу родины решат мальчишки с молочными зубами и в коротких штанах. Однако немцы не стали дожидаться, когда на помощь итальянской армии придут новые гавроши, и подняли руки вверх. Освальдо и его сверстники мчались в воинских эшелонах и в конных повозках, но, когда они достигли передовых позиций, уже было подписано перемирие.

Призывник 1900 года рождения ушел на войну «спасителем родины», а вернулся опереточным королем победы. На каждом постое, на каждом эвакуационном пункте, в каждой казарме ветеранам был обеспечен радушный прием и веселый отдых, а призывников девятисотого года называли «шляпами». «Шляпы» были юнцы, страдавшие от жестокого разочарования; на них сыпались насмешки и колотушки, лилась вода из фляг и падали вещевые мешки. Это были восемнадцатилетние юноши, понимавшие, что они потеряли «единственный в жизни случай». Освальдо продержали в армии до февраля 1922 года. Сначала он охранял военнопленных, потом нес гарнизонную службу на присоединенных территориях и, наконец, тянул лямку в одной из казарм Турина. Его разочарование перешло в злую горечь, в желание отплатить за несправедливую обиду. Красный от стыда, уязвленный незаслуженной честью, он маршировал вместе с ветеранами войны, когда бывших фронтовиков, по большей части уже демобилизованных, не хватало для инсценировки патриотических демонстраций против «людей без родины». Возбужденный и довольный, он стрелял в воздух и прикладом винтовки бил в спину этих «предателей». Командиром у него был лейтенант рождения 1899 года с двумя серебряными медалями, трижды раненный в бою. В сентябре 1920 года, в одно из воскресений, в полдень, решилась дальнейшая судьба Освальдо [24].

Неисповедимы пути Добродетели, бесчисленные, как и пути Греха. Демонстранты, рассеянные вначале, снова двинулись вперед. Освальдо схватился с юношей, одетым в черное, с соломенной шляпой на голове. «Наверно, южанин», — подумал он. Пареньку удалось разжать Освальдо руки, и, уцепившись за винтовку, он пытался отнять ее. В схватке шляпа свалилась у него с головы. Освальдо изо всех сил дернул винтовку и вырвал ее. Паренек закричал и упал на колени: Освальдо нечаянно ранил его штыком. Он решил, что убил парня, и на мгновение похолодел от страха. Но юноша быстро поднялся, правая рука была у него вся в крови. Кровь капала на мостовую. Освальдо подумал: «Ему нужен платок», — однако инстинкт самосохранения удержал его на месте, и он стоял, наведя винтовку на парня. Все это было делом нескольких мгновений. Солдаты уже разогнали «людей без родины» и бежали к нему на помощь. Раненый поднял с земли соломенную шляпу и сказал:

— Ах ты, свинья! Как я буду завтра работать? Вопрос этот был обращен скорее к самому себе.

Освальдо же он крикнул:

— Продажная шкура!

Услышав знакомый акцент, Освальдо уже собирался отвести винтовку и спросить: «Ты тосканец?» Но юноша внезапно плюнул ему в лицо и бросился бежать. Плевок пришелся Освальдо прямо в верхнюю губу. Оскорбленный и разгневанный, он вскинул винтовку, прицелился в бегущего и успел выстрелить три раза — впервые в жизни он стрелял в «живую мишень» из «механизма для заряжения и стрельбы». Но рекрут девятисотого года стрелял плохо: пули попали в каменную колонну. Четвертый и на этот раз, возможно, меткий выстрел пришелся в воздух: лейтенант толкнул его руку. Он сказал, что Освальдо может считать себя арестованным. За этот «инцидент» Освальдо подвергли строгому наказанию. Сообщая ему о взыскании, лейтенант сказал:

— Как офицер, я обязан был доложить о тебе рапортом, поскольку имелся приказ не стрелять. Но как гражданин и итальянец, я выражаю тебе свою солидарность. Очень жаль, что ты промахнулся.

Гауптвахта — отличное место для размышлений, там каждый может собраться с мыслями. Тишина одиночной камеры помогает прийти к определенным заключениям. Тот, у кого своих собственных мыслей или оригинальных суждений не имеется, заимствует их. Газеты и высказывания уважаемых особ прекрасно служат успокоению мятущейся души.