Повесть о браслете

С этим письмом брахман, совершающий обряды Агни[83], исходил все дороги в своей стране, и вот теперь у дороги, безыскусно рассказав обо всем, он отдал в руки Ковалана письмо сокрушенной горем прекрасной Мадави, вьющиеся волосы которой украшает распустившаяся лилия. Благовонный аромат, шедший от печати пальмового листа, на котором было написано послание, напомнил Ковалану запах масла, что втирала в свои густые волосы его прежняя возлюбленная. После короткого колебания он открыл письмо и прочитал: «Я припадаю к твоим ногам, мои господин! Прости мои глупые и беззлобные слова. Я не знаю за собой никакой вины, которая побудила бы тебя глубокой ночью уйти из дому вместе со своей высокорожденной супругой, не известив о том своих благородных родителей. Умоляю тебя исцелить мое разрывающееся от горя сердце. Прости меня, о ты, обладающий совершенным обликом!»

Ковалан проникся музыкой написанных слов. Он чувствовал облегчение от того, что его подозрения были беспочвенны, и воскликнул, что Мадави не в чем себя винить и единственно, на ком лежит вина, так это на нем самом. Затем он попросил Каушику отнести его благочестивому отцу это письмо, из которого он поймет, что произошло с его сыном, и передать, что он припадает к лотосоподобным ногам своих беспорочных родителей. Он попрощался с Каушикой, наказав ему поспешить к его родителям, с тем чтобы положить конец их тревогам и отвратить несчастья от них, достойных благоденствия.

Он снова вернулся к незапятнанной ревнительнице дхармы, которая отдыхала вместе с его целомудренной женой, и скоро они оказались среди встретившихся им панаров — странствующих музыкантов, певших гимны в честь устрашающего лика могущественной Антари. Закрепив прежде всего струны на грифе лютни, Ковалан начал перебирать струны, начав с четвертой и кончив первой. Вместе с бродячими певцами он искусно исполнил в трех классических вариациях гимн, прославляющий образ той, что скачет на олене. Кончив играть, он спросил, как далеко осталось идти до Мадуры. Панары отвечали:

— Дующий здесь ветерок доносит до нас аромат благоухающего ахила, душистого сандала, цветущего шафрана, благовоний мускуса и сандаловой пасты, запахи покрытой пыльцой лилии, гирлянд чампаки, цветов мадави, жасмина и садовых цветов муллей.

Этот ветер вобрал в себя запах, идущий из кухонь и с базаров, где бесчисленные торговцы выпекают сладкие пирожки; он впитал в себя дивный аромат дорогих благовоний, которыми умастили себя красавицы и их возлюбленные, собравшиеся на террасе высокого дворца. В нем можно уловить аромат приношений богам. Он начинает свой путь из храма властелина Пандьи, грудь которого украшена прекрасной гирляндой Победителя[84], и несет бессчетное разнообразие запахов, от которых начинает щемить сердце. Он во всем отличен ответра, дующего с горы Поди, хвалу которой воспели великие поэты в своих изумительных стихах. Это и есть ветер Мадуры. Этот древний город уже совсем недалеко. Даже если ты пойдешь один, тебе никто не помешает добраться до города.

Как и накануне, они шли вместе с отшельницей, исполнившей трудный тапас. К утру они услышали бой барабанов, напоминавший далекие раскаты грома и доносившийся из величественного храма бога, Обладающего великой силой[85], из знаменитого храма достославного повелителя Пандьи, а также из многих храмов других богов. Слышались молитвы брахманов четырех вед, можно было слышать, как отшельники бормотали свои мантры. До их слуха доносился барабанный бой в честь возвращающихся воинов властелина, мечи которых приносят их обладателям неизменную победу. Воздух оглашался ревом боевых слонов, одержавших в сражении победу над врагами, оглушительным криком диких слонов, схваченных в джунглях, ржанием лошадей в конюшнях. Доносилась утренняя музыка, в сопровождении которой танцоры показывали свое искусство. Какие только звуки ни слышались из Мадуры, создавая впечатление рева моря. От всей этой пестроты звуков, доносящихся из Мадуры и создающих впечатление гула и рева потемневшего моря, усталость трех путников мгновенно прошла, и они словно забыли обо всех невзгодах в пути.