Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Уже 3 сентября разрешили все партии, одновременно запретив всё, что хоть как-то напоминало о фашизме, окончательно отменили все «антиеврейские» законы, расформировали жандармерию, объявили амнистию политическим заключенным и даже заявили, что виновные в прежней — неправильной — политической ориентации будут отданы под суд, а в Декларации от 4 сентября заявили, что отныне «правление будет истинно демократическим», а страна — «полностью и безусловно нейтральной», в связи с чем, господа немцы, go home[161]!

И всё как бы правильно, но всё же не так. Очень надеясь на «миссию в Каире» (Багрянов, естественно, рассказал), новые министры даже представить себе не могли, что Лондон и Вашингтон уже списали их со счетов, передав Иосифу Виссарионовичу. Пока еще в общих чертах, но неотвратимо, а всё остальное (75 процентов влияния СССР в Болгарии, зато 90 процентов влияния ПК в Греции) было официально конкретизировано чуть позже, на октябрьской встрече тов. Сталина с сэром Уинстоном. И поскольку София союзников перестала интересовать вовсе, Муравиев, еще на что-то надеявшийся, остался в полной изоляции.

Тем не менее минимальный шанс что-то выкрутить в свою пользу еще оставался, и дали его, как ни странно, немцы, после объявления о нейтралитете захватившие штабы трех болгарских дивизий и штаб болгарского корпуса в Нишка-Баня. Сразу по получении этой информации старый Никола Мушанов, зубр из зубров, потребовал немедленно капитулировать перед англосаксами, официально объявив Рейху войну и атаковав части вермахта на болгарской территории.

Ход вообще-то гроссмейстерский. Последуй Муравиев совету, процентовка, безусловно, не поменялась бы, зато партизаны, уже начавшие захватывать города поменьше, автоматически оказались бы «пронацистскими элементами». Да и свобода рук Москвы изрядно бы сузилась, поскольку с «антигитлеровским» кабинетом, хочешь не хочешь, пришлось бы говорить. Чтобы уразуметь всё это, премьеру понадобилось всего пару часов, и поздно вечером того же дня Акт об объявлении войны был вчерне набросан, но...

Но тут сказал слово военный министр Иван Маринов. Ничуть не возражая в принципе, он потребовал отложить официальный демарш на 72 часа, пояснив, что сил очень мало и нужно подтянуть части из Македонии. А в ответ на возражение Мушанова — дескать, какая разница: нам не победить надо, а показать, что мы на стороне коалиции! — заявил, что если его профессиональное мнение не учтут, он уходит в отставку и пусть ищут нового министра.

Мнение учли (военного министра Муравиеву и так пришлось искать с трудом), и вот это стало ошибкой, причем худшей, чем преступление. Несколько часов спустя, утром 5 сентября, СССР, заявив, что «реакция болгарского правительства на события в Нишка-Баня дает основания расценить происходящее как фактическую поддержку действий Германии», объявил Болгарии войну.

Спустя еще несколько часов, в первые минуты 6 сентября, София, осознав, как прокололась, разорвала дипломатические отношения с Рейхом, а 8 сентября, чуть позже полуночи, объявила Рейху войну, обратившись к СССР с просьбой о перемирии и приказав войскам не только не оказывать сопротивления Красной армии, но и «всеми средствами содействовать ей». Но было поздно.

К слову. Вопрос о мотивации генерала Маринова, сыгравшего, как определил болгарский историк Минчо Минчев, роль «троянского коня», ответа не имеет. В том смысле, что по сей день никаких документов на сей счет не обнаружено и вряд ли они уже появятся. Исходить остается лишь из того, что впоследствии Иван Маринов шел сквозь все передряги, а их было немало, даже не отряхиваясь, в полном почете и уважении.

Как, кстати, даже не отряхивался и некогда именовавшийся «фашистом» Кимон Георгиев, выходивший сухим из воды даже тогда, когда «красное» руководство Болгарии — уже братской республики — просило у Москвы санкции его прижать. И знаете, никому своего мнения не навязываю, но есть ощущение, что очень хорошо сработала советская военная разведка, далеко не всегда уведомлявшая о своих достижениях тов. Димитрова. Впрочем, это, как уже сказано, к слову. Вернемся к делу.

БЕГ

А дела у всех были свои. Кто-то, как брошенный хозяином Филов, тупо ждал своей участи, ничем уже не интересуясь. Кто-то, как генерал Михов, второй регент, бродил по запою. Кто-то стрелялся. Кто-то, вслед за «черным профессором», сообразившим, куда ветер дует, раньше всех, бежал — в Турцию, растворяясь в воздухе навсегда, или в Вену, примыкая к «правительству» Цанкова, как Иван Дочев, «фюрер» «Легионов» (кстати, своему надежному информатору организовал отход лично Никола Гешев).