Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Но следует отметить, что много лет спустя, 15 июня 1990 года, всех фигурантов дела «Дураки» — и доживших (а дожило большинство), и умерших — дорвавшиеся до власти демократы реабилитировали как борцов за «демократию и свержение диктаторского режима», а в родной деревне Ивана Тодорова — Горуни ныне стоит красивый памятник, к подножию которого носят цветы не принимающие нового порядка коммунисты. Воистину причудливо тасуется колода...

ЛЕТО ПАТРИАРХА

Итак, тов. Живков. Первый, а потом и Генеральный секретарь ЦК БКП. Премьер-министр, а потом председатель Госсовета (по факту — президент) Народной Республики Болгария. Иногда о нем говорят: «правитель брежневского склада». И неправильно говорят. Ибо Леонид Ильич, судя по всему, был добрый и старался любить людей, а Тато никого не любил, кроме себя, рано умершей жены и Людмилы — дочери, тоже рано умершей дамы с немалыми способностями и большими прибабахами.

Леонид Брежнев и Тодор Живков

Не кровожадный, даже снисходительный, но, если возникала нужда, в отличие от тов. Брежнева по-крокодильи беспощадный. А без крайней нужды любил выслать, немного поиздеваться, но потом дать пенсию или даже орден и больше не трогать. Умный. Весело-циничный, с ярко выраженным чувством черного юмора, но не в отношении себя. Себя как раз очень уважал, поощряя утверждение своего величия всеми.

Ни в коем случае не идеалист и не догматик — прагматик до мозга костей, скучал от «идейных» речей, считая их неприятной, но необходимой данью профессии. В коммунизм явно не верил, а вот в социализм верил до конца жизни. Только понимал его по-своему: «...уже к 1962 году я понял, что тот социализм, тем более коммунизм, как в книгах, невозможен. У нас получился уродец...». А настоящий социализм, «жизненный» — это «когда народ сыт, доволен, не бездельничает, имеет всё необходимое, достаточно свободного времени и возможность развлекаться. И не лезет в дела управления. Управлять — дело тех, кто к этому способен».

По сути, бойко распевая идеологически верные мантры и следя за тем, чтобы все пели в унисон, Тодор Живков руководствовался в политике не догмами, а реальным опытом, накопленным предшественниками, практику которых, всех вместе и каждого в отдельности, изучил досконально и что-то почерпнул для себя. От «народного царя» Бориса — ответственность высшего руководителя за сытость народа и принцип прямой связи с этим самым народом. От «царя-кукушонка» Фердинанда — умение использовать слабости приближенных в своих интересах и понимание необходимости тасовать кадры чем чаще, тем лучше. От «черного профессора» Цанкова — идею единой партии как системы управления, вбирающей в себя всех, кто способен управлять. От Стефана Стамболова — использование спецслужб как орудия устрашения всех, кто не согласен, с холодным презрением к закону. От Кимона Георгиева — теорию «героя и толпы», причем в понятие «толпа» включались и партия, и приближенные. От Андрея Ляпчева с его «с царем, Церковью и Англией не ссорюсь никогда» — понимание того факта, что маленькой Болгарии нужно найти патрона и служить ему верой и правдой, не виляя, но очень задорого. А от проф. Данева и тов. Димитрова — уверенность в том, что по пути только с Москвой, потому что Запад так или иначе кинет.

При этом — к слову о социализме — генсек никогда, до старости, не прятал голову в песок, если возникали сложности. Сам называл вслух проблемы и другим не запрещал, — если, конечно, речь не шла о покушении на устои. Твердо стоял на том, что «нельзя обижать простых людей. Народ вправе требовать от власти гарантий защиты того, что ему положено получать, и бороться с тем, что мешает людям верить нам, нужно не заклинаниями, а реальным делом».