Повесть о чучеле, Тигровой Шапке и Малом Париже

Шофер, не заезжая на почту, привез молчаливых мальчишек в поселковую больницу. И только в палате они заговорили. Згирский спросил у врача: «А удочки наши? И харюза?» А следом за ним Рассадин сказал, что отец с него шкуру спустит за то, что их две ночи дома не было. Родителей, потерявших уже всякую надежду, пустили к сыновьям только к вечеру, когда мальчишки уже более или менее понимали, где они и что никто их наказывать не будет. До этого времени врач убеждал отцов, что дети в нормальном физическом состоянии, никаких признаков истощения, никаких ран и травм, просто переживают психологический шок от приключения, и если их не дергать, скоро придут в норму. До той же поры с детьми разговаривали только врач и милиционер. Через два дня и Дима Рассадин, и Слава Згирский ничего не могли вспомнить из того, что с ними приключилось в тайге. «Вытеснили и забыли, — объяснял врач, — под гипнозом могут и вспомнить, только нужно ли это, а?» По скупым отрывочным фразам, как будто дети снова учились говорить, одновременно с восстановлением языка теряя воспоминания, врач и милиционер восстанавливали и получили следующую историю.

Они заблудились на обратном пути, когда попытались «спрямить» дорогу домой. Когда село солнце, на берегу разожгли костер и устроились на ночевку. Ужинали пойманной рыбой, запеченной на углях, хлебом и салом. Всю ночь поддерживали огонь, не от холода, а от испуга. Под утро, когда по распадку пополз туман, к стоянке мальчишек подошел человек. «Промысловик с собакой», — сказал Дима. «Нет, не эвенк. Русский», — добавил Слава. Описать человека мальчики сначала не могли, как будто не хватало слов, а потом, когда слова появились, не хватало уже воспоминаний. «У него глаза — черные-пречерные. И собака большая, белая, и уши у нее. А ружья у него не было. Оно ему ни зачем, потому что он кого угодно — хоть рыбу, хоть птицу, хоть зверя — позовет, и те приходят. Нож у него — да, потому что рыбу и рябчика потрошил. А поймал руками, они сами пришли. Он и нас научил, мы потом таких ленков ловили. Нет, не старый. Как Банан». Следующую ночь они спали уже спокойно, потому что мужчина с собакой устроились рядом. А утром, когда вторая луна ушла, сказал Згирский, мы тоже поднялись и пошли. Тропа там хорошая, пологая, вот по ней на дорогу и вышли. «Сумки наши с рыбой и удочки у моста должны быть», — сказал Рассадин. Когда мальчишки узнали, что бродили по тайге больше недели, не поверили, потому что по их ночевкам получалось два с половиной дня. Это вместе с первым днем рыбалки, а если без него — то полтора дня, никак не больше.

За сумками вызвался съездить Сашка Банан — как раз по шнырю работа. Говорит, что ни удочек, ни сумок не нашел, вот только Игнат Аввакумов признался как-то по пьяни, что Сашка сумки нашел, а в сумках среди здоровенных черных хариусов размером с хорошего ленка были завернутые в тряпицы крупные самородки. Аввакумов ему потом помог их толкнуть через «чурок». Но, может быть, врал, потому что по пьяни.

Славка Згирский лет десять назад уехал в Якутию, где женился на эвенкийке и теперь председательствует в родовой общине. Владеет хорошим стадом оленей, зимой ходит на промысел, в кругу друзей может хорошо выпить и тогда, если дело не в городе, конечно, а у реки или просто в тайге, показывает номер, пользующийся неизменным успехом у всех, кто это видит. Если у реки — пихает в воду руку и вытаскивает живого хариуса, ленка, таймешка или муксуна. А если в тундре или тайге — то поднимает руку, и к нему прилетает куропатка, рябчик, глухарь. Ну а коли по времени гуси летят, то и гуся ловит.

И последнее. Рассадин через два года вместе с отцом уехал в Ленинград и, перед тем, как в восемьдесят пятом погибнуть на одном из перевалов в Афганистане, увидел того самого черноглазого человека, идущего к нему, а рядом с ним большую белую собаку. Человек прикладывал палец к губам, как будто говорил: «Тихо!», а собака залаяла, и сержант ВДВ Дмитрий Рассадин «погиб, выполняя интернациональный долг».

Наташа

Она не любила, когда ее называли «подруга», и требовала от меня, чтобы я называл ее Натали. Вот еще! Встречались мы с ней всего-то пару раз, так что какая тут изысканность! Откуда она взялась? Ума не приложу, кажется, сама подошла в баре, попросила прикурить, а потом и выпить, ну и так далее. Мой знакомый показывал ей «Прирожденных убийц», а еще она была фанаткой Лагутенко, говорила, что ее фотографировали для журнала, только вот какого, не говорила. Куда она делась? Может быть, уехала учиться на медика, что вполне вероятно, я не знаю. Только Серега Иванов фотографировал ее голой и соблазнительной. Мне его друг, художник Зорин, фото потом показывал.

На голубичниках