Повесть о детстве

«Когда у нас была корова»! Стоит послушать, с какой важностью бабушка произносит эти слова, стоит посмотреть в эту минуту на ее лицо!

* * *

Мойше Доля быстро привык к местечку и чувствовал себя хозяином положения. Сема всегда с удовольствием наблюдал за ним во время прогулок по улицам. Мойше шел по прямой линии, не сворачивая ни влево, ни вправо, и все встречные уступали ему дорогу. Одни это делали испуганно-быстро, другие с важностью переходили на противоположную сторону, как будто им просто наскучило гулять здесь. Заметив толпу, Доля спокойно шел на нее, и толпа рассекалась надвое.

Люди провожали его пристальными взглядами и вздыхали с облегчением, когда он наконец исчезал. Сразу начинались разговоры о том, что не такой уж сильный Доля, что он просто нахал, что он «представляется», что он, хотя и сильный, но дурак. Да, дурак! На последнем особенно настаивали люди тщедушные и узкогрудые. Возможность хоть так обругать сильного, здорового Долю, которому они тоскливо завидовали, доставила им огромное удовольствие. Но, ругаясь, они готовы были сию же секунду отдать Доле весь свой ум и все свои доблести в обмен на кусочек его здоровья. Всех больных огорчало не только его пребывание в местечке. Вообще его существование на белом свете было им неприятно. «Здоров как бык! — бурчали они. — И хоть бы когда-нибудь у него болели зубы!»

Мойше слушал все это, молча заходил в лавку, просил приготовить ему небольшую покупку — крупы, сахара, масла, муки. И, пока взвешивался товар, он с любопытством вертел на указательном пальце маленькую пудовую гирю. Уже это не предвещало ничего хорошего, и хозяин аккуратненько заворачивал кулечки, заискивающе засматривая в глаза Доле и боясь сказать лишнее слово.

Только однажды у Доли произошла осечка. Он вошел в магазин Гозмана и, остановившись у прилавка, принялся рассматривать обувь. Двери были открыты, и Сема вместе с другими любопытными наблюдал за происходящим. Мойше отбросил в сторону пару желтых туфель и попросил показать что-нибудь шевровое. Черные ботинки, высокие, с пряжками, видно, пришлись ему по вкусу, и он, причмокнув, сказал:

— Вот это товар! Я здесь имею долю.

В это время из конторки вышел Гозман и, заложив большой палец левой руки в карманчик жилетки, приблизился к Мойше.

— Что вы сказали? — спокойно спросил он, приподняв правую бровь.

— Я здесь имею долю, — повторил Мойше, с удивлением рассматривая осмелевшего купца.

— Почему? — заинтересовался Гозман.

— Так просто.

— А-а, — протяжно произнес купец, — а я думал, что вы мой компаньон!

Присев на стул, Гозман задумчиво почесал затылок и, закрыв глаза, вытянул ноги. Через секунду он взглянул на Долю и удивленно спросил:

— Вы еще здесь? А я думал, что вы давно ушли.

Мойше пожал плечами, озадаченный неожиданным отпором, и, не глядя ни на кого, повернул к выходу. Большой, широкоплечий, он вдруг показался смущенным и маленьким, а купец продолжал сидеть на стуле и рассеянными глазами провожал непрошеного гостя. Сема с досадой плюнул и пошел вслед за Долей. Он готовился к приятному зрелищу. Он ждал, что вот-вот посрамленный и испуганный Гозман убежит в конторку, но вышло наоборот. Спокойствие купца ошеломило Долю, и он сдался. Может быть, сейчас, идя по улице, Доля уже забыл о происшествии в магазине, но Семе, у которого с хозяином были свои счеты, эта победа доставила мало удовольствия.

— Скажите, — отважился спросить Сема, — почему вы его не толкнули?

— Воробей, — засмеялся Доля, — ты уже хочешь клевать?

— Да, — вздохнул Сема, — если б мне вашу силу!

— А в участок ты бы за меня сел? — Доля, опустив голову, взглянул на Сему и, улыбаясь, подбросил его вверх, как мячик. — Хорошо? Может быть, еще раз?

— Папа! — раздался крик.

И Мойше, спрятав за спину руки, прошептал Семе:

— Это моя дочь!

Похоже было, что Доля испугался ее появления. Но Сема не собирался бежать. Он вспомнил слова Пейси о «хворостиночке» и решил сам посмотреть на нее. Интересно, какая может быть дочь у Доли! Девушка приближалась к ним. В темном ситцевом платье с высоким воротником она казалась даже старше Семы. Она не опустила глаза, как это часто делали при встрече девочки, а посмотрела на Сему в упор строгим и каким-то пробирающимся далеко взглядом.

— Ты мог разбить мальчика, — тихо сказала она отцу и вновь посмотрела на Сему. — Разве ты не видишь, что он слабенький? — укоризненно спросила она Долю.

Доля молча поднял свою большую красную руку и провел ею по голове дочери. Девушка улыбнулась, ее бледное, строгое лицо покрылось легкой краской, но глаза, какие-то особенные, черные грустные глаза смотрели испытующе строго. Никогда еще в жизни Сема не видел таких больших и глубоких глаз — казалось, они забирали его всего целиком, с измятой кофтой, с коротенькими, узкими штанами, с рыжими шнурками на ботинках. Глаза были какие-то чистые, словно вымытые, и тихий, добрый свет падал на него, и ему было почему-то стыдно, и дыры на его штанах шевелились, как живые.