Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

— Ты слишком рано завёл речь о кото, — рассмеялась его мать. — В такое время можно было бы заботиться о чём-нибудь другом.

— Обыденные вещи не имеют никакого значения, — ответил Накатада. — А туда, где находятся эти кото и где они звучат, обращают свой взор небожители, пролетая в высоких пределах, поэтому я и хочу поставить инструмент рядом с дочерью.

Мать его послала распорядительницу из Отделения дворцовых прислужниц к Канэмаса: «Передайте ему, что Накатада просит доставить сюда моё кото. Пусть он привезёт».

Канэмаса сразу же отправился на Третий проспект и привёз инструмент. Принц Тадаясу принял у него кото и принёс его Накатада. Инструмент был в вышитом китайском чехле. Держа ребёнка у груди, Накатада взял кото.

— В течение многих лет я сокрушался, не зная, кому передать тайны исполнительства, но теперь я спокоен. — С этими словами он заиграл «Хосё».

Играл он блистательно, звуки были такими проникновенными, что у слушающих замирало сердце. Казалось, что вместе с кото звучит множество других инструментов, и слушать эту музыку издалека было даже лучше, чем вблизи. Все сановники и принцы заволновались: «Слушайте, слушайте! Произошло счастливое событие! Мы должны были предвидеть! Как это мы оказались нерасторопны?» — некоторые из них, даже не надев как следует обуви, другие прямо в том, в чём были, — все поспешили к усадьбе Масаёри и стали как вкопанные перед восточной верандой тех покоев, где родился ребёнок.

Советник министра Судзуси отдыхал, когда неожиданно услышал звуки музыки. Он пришёл в такое изумление и так спешил, что даже не заправит тщательно волосы в головной убор. Он явился к Масаёри в волочащихся по земле шароварах и верхнем платье, весь костюм его был в таком беспорядке, что некоторые, глядя на него, не могли удержаться от смеха. Судзуси был недоволен, что ему никто не сказал о совершившемся событии, и жестами пытался успокоить смеющихся. Стоя на площадке, замощённой камнями, он привёл в порядок верхнее платье и шаровары. Часть сопровождающих его осталась у ворот, другие вошли за глинобитную ограду.

Накатада громко играл «Хосё», и вдруг начал свирепо дуть ветер. Небо стало угрожающим. Накатада подумал: «Нет, на этом кото нельзя играть, как на обычном инструменте. Это всё так странно» — и перестал играть.

— Я хотел было исполнить одно из старых произведений, но небо стало таким грозным, что я не могу продолжить. Сыграй-ка ты что-нибудь на «рюкаку-фу», чтобы успокоить духов! — обратился он к матери.

— Как же такое незначительное существо, как я, может играть сейчас? — стала отнекиваться она.

— Вряд ли когда-нибудь будет более серьёзный для меня повод, — возразил Накатада.

Тогда мать вышла из-за полога, села за кото и заиграла. О её игре можно рассказывать бесконечно. Звуки, извлекаемые Накатада, были настолько великолепными, что внушали трепет, от них изменялись цвет облаков и ветер. Что же касается игры его матери, то услышав её, больные и объятые скорбью забывали свою хворь и тоску, чувствовали облегчение и надежду, и жизнь представлялась им долгой. Жена Накатада, услышав эти звуки, почувствовала себя ещё моложе, чем была до беременности, и забыв о своих страданиях — кто бы подумал, что она перенесла роды? — поднялась с постели.

— Тебе нельзя вставать, полежи ещё немного, — забеспокоился Накатада.

— Я не чувствую никаких страданий. Когда я услышала эту музыку, все муки мои прекратились, — успокоила она его.

— Ты простудишься! — запротестовали госпожа Дзидзюдэн и мать Накатада и опять уложили её в постель.

Мать Накатада, окончив играть, спрятала кото в чехол и поставила его у изголовья молодой матери, рядом с мечом.

Наступил рассвет. Подняли все решётки, поставили переносные занавески. Масаёри вместе со всеми родными братьями принцессы стремительно спускался по лестнице; казалось, что лестница вот-вот обвалится. Все выстроились в ряд — сам министр, принцы, сыновья и зятья Масаёри — и исполнили благодарственный танец. Хотя это поздравление и было обращено к Накатада, он даже не поблагодарил за него, а так и оставался сидеть на своём месте с младенцем на руках.

В это время прибыл второй военачальник Личной императорской охраны, занимавший в то же время должность главного архивариуса, с письмом от государя:

«Я бесконечно радуюсь тому, что удивительное дитя появилось на свет благополучно и что рождение его сопровождалось разными счастливыми событиями. Согласно обычаю, я должен был бы издать указ о повышении в чине, но, к сожалению, сейчас нет ни одного свободного места».

Из-за осквернения[27] нельзя было выполнить всего положенного по этикету при получении письма от императора, но Накатада спустился с лестницы и исполнил благодарственный танец. Государю послали ответ. Затем из императорского дворца прибыл архивариус, состоявший одновременно чиновником третьего класса Палаты обрядов, с письмом от императора жене Канэмаса: