Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

Наступил восьмой месяц, в усадьбе Масаёри готовились к приёму зятьёв. За Накатада отдавали старшую дочь императора и госпожи Дзидзюдэн, за Судзуси — Имамия, эти браки были объявлены императорским указом. Кроме того, Масаёри решил одиннадцатую дочь от госпожи из северных покоев выдать частным образом[5] за принца Хёбукё, двенадцатую — за советника Масаакира, тринадцатую от второй жены — за правого генерала, а четырнадцатую — за Санэтада.

В доме начали готовиться к церемонии бракосочетания, шили одежду, особенно внимательно выбирали красивых прислужниц.

Масаёри написал всем женихам письма, но никто из них на его предложение не согласился. Все они хранили глубокую верность Фудзицубо.

— Неужели кто-то мог подумать, что сразу после отъезда Фудзицубо в императорский дворец я могу отдать своё сердце другой женщине! — воскликнул при этом Санэтада, и его охватила ещё большая скорбь.

— Кажется, все они остались недовольны, — сказал Масаёри жене. — Как это неприятно; что ж, я навязываться не буду. Я предполагал, что им хотелось жить в том доме, где жила Фудзицубо, но если им никто, кроме неё, не нравится, делать нечего — я не могу отдать им всем одну и ту же дочь! Но в отношении Накатада и Судзуси нет поводов для беспокойства. Что бы они там в душе ни думали, жениться они должны. Император выбрал счастливый день и издал специальный указ о замужестве своей старшей дочери и Имамия, и о чём бы женихи про себя ни мечтали, против высочайшей воли им не пойти.

В срединном доме, где жил сам генерал со своей второй женой, всё блистало, украшенное узорными шелками и парчой. Прислужницы невест были как на подбор: длинноволосые, приятные внешне и очень обходительные. Тринадцатого дня восьмого месяца состоялся приём женихов.

Так Накатада и Судзуси, хоть и против воли, вошли в дом Масаёри.

На третий день, вечером пятнадцатого дня, к Масаёри прибыл гонец от императора с повелением, чтобы Накатада и Судзуси отправились во дворец. Удивлённые этим приказом, оба молодых человека, в сопровождении сановников и принцев, отправились туда и предстали перед государем. Начались разговоры и развлечения. Тем временем от дочери Тосикагэ доставили Накатада кото «хосоо-фу», на котором он учился играть ребёнком и на котором Тосикагэ учил играть госпожу. К инструменту была приложена записка: «Не забыт ли ты те произведения, которым я обучала тебя на этом кото?» Инструмент внёс в императорские покои Канэмаса. Он поставил его перед сыном со словами:

— Посмотри, что прислали тебе из дома.

— Я и впрямь, должно быть, что-то вспомню, — ответил тот и принял инструмент.

В доме Судзуси было кото, которое называлось «дзюсан-фу», его в своё время привёз Ияюки из Танского государства. Оно напоминало «нан-фу», и было так же превосходно, как «хаси-фу». Это кото послала со своим мужем, Танэмацу, бабка молодого человека, велев передать ему: «Может быть, ты забыл о нём, но сегодня вспомнишь». В императорские покои этот инструмент внёс начальник Левой дворцовой стражи, поставил его перед Судзуси и сказал:

— Это вам прислали из дома.

— Ах, я и впрямь забыл, что у меня есть этот инструмент! — сказал Судзуси и принял дзюсан-фу.

Начали исполнять музыку. Сам император подпевал музыкантам.

— А вы что же не играете? — обратился он к Судзуси и Накатада.

После некоторого колебания молодые люди заиграли очень сосредоточенно. Прекрасные звуки нан-фу в Саду божественного источника потрясли душу, а звучание хосоо-фу, на котором Накатада играл в тот день, было громким и торжественным, музыка лилась спокойно, завораживая слушателей. Казалось, что дворец Чистоты и Прохлады даже названием своим был предназначен для подобных благозвучий. Полная луна пятнадцатой ночи заливала всё своим сиянием. До поздней ночи Накатада играл великолепно и неторопливо. Всё, начиная с самого императора, проливали слёзы.

— Сегодня ночью я услышал совершенное исполнение, — сказал император и велел поднести Накатада чашу с вином:

— Любовно следил,

Как растёт сосновая роща.

Пусть тысячу лет

В ней безмятежно живёт

Журавлиная стая![6]

Накатада на это ответил:

— Бедный журавль из стаи

Под сенью густой

Дерев величавых

Сегодня на долгие годы

Приют обретает.

Он передал чашу Масаёри, который, в свою очередь, передавая её Судзуси, произнёс:

— С деревом, что в Суминоэ растёт,

Молодую сосну сравнить невозможно.

Что подумал о ней

Гордый журавль,

Который в небе высоком летает?[7]

Судзуси ответил:

— Сосёнке этой

Все журавли на свете

Долгие, долгие годы

Жизни своей

Готовы отдать.[8]

Канэмаса произнёс: