Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

Тут надо отступить лет на семьсот или даже восемьсот назад. Уже в то время в Торжке монахини начали вышивать золотом и серебром. Вышивкой украшали и ткани и сафьян, из которого делали знаменитые на всю Россию сапоги, которые и были Пожарскими котлетами Торжка в древние, допушкинские, времена. Если во время экскурсии по Торжку экскурсовод вам не пропоет «Привези мне из Торжка два сафьянных сапожка», то это не абориген, а черт знает откуда понаехавший или даже дешевая китайская подделка под экскурсовода. Одно время в Торжке успешно работали несколько заводов по производству сафьяна, который, как известно, выделывают из козлиной кожи. Не знаю – почему они прекратили свою деятельность… Козлов вроде меньше не стало…

Что же касается золотошвейного дела, то оно, к счастью, и сейчас в Торжке процветает в прямом и переносном смысле этого глагола. В музее золотошвейной фабрики вам покажут небесной красоты вышитые цветы и с такими мельчайшими подробностями вышитых в натуральную величину пчелок, к которым пальцами лучше не прикасаться – ужалят. Говорят, что сам император Наполеон еще в те поры, когда он делал вид, что дружит с Россией, просил у Павла Первого хотя бы одну золотошвейку из Торжка, чтобы вышить ему золотых пчел на личном гербе и мантии. Павел Петрович к просьбе отнесся благосклонно, но выполнить ее не успел, а уж его сыну было не до насекомых. Может, и зря не послал. Нет-нет, да и ужалили бы Бонапарта вышитые русскими руками пчелы.

Мало кто знает, что лучше всех умеют расшивать тюбетейки золотом не в Ташкенте, не в Бухаре и Самарканде, а именно в Торжке. Во времена Советского Союза к золотошвейкам из Торжка даже приезжали узбекские товарищи перенимать опыт. Узбекские товарищи тогда подумали – что мы будем глаз портить, палец колоть, тонкая золотая нитка в иголка вдевать… Надо будет начальству – возьмет человека, даст ему мешок киш-миш золотой, мешок киш-миш черный, урюк, дыня даст и пошлет его в Торжок, и он привезет из него тюбетейка золотой красный синий бархатный красивый всем членам ЦК, всем секретарям областным и даже некоторым районным… Что узбекские товарищи думают теперь – в Торжке не знают. Да и товарищи ли они теперь… Только и остались на память фабрике с десяток расшитых золотом красных, синих и черных бархатных тюбетеек, которые пылятся под стеклом в музее.

В углу одного из залов музея приметил я красивое панно под названием «Путешествие из Москвы в Петербург». Четыре мастерицы четыре месяца вышивали эту работу. По дороге из Москвы в Петербург через Торжок под небом, на котором вышиты тридцать три богатыря, Черномор, Царевна-Лебедь, Шемаханская царица и Золотой петушок, скачут три серебряные лошади, запряженные в три золотые кареты с тремя золотыми ямщиками на золотых облучках, а в самой средней из них сидит наше все и сочиняет, сочиняет, сочиняет… И все это вышитое изобилие, все эти золотые и серебряные цветы по обочинам дороги, все эти птички, исполнены с таким тонким вкусом, с таким барочным изяществом, точно это не просто картина, а вышитые стихи поют под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди…

Спустимся, однако, с расшитых золотом небес на нашу не расшитую золотыми цветами землю. Десять лет назад, в преддверии полувекового юбилея человека с одинаковыми именем и отчеством, решило губернское начальство подарить ему это удивительное панно, но… вдруг присмотрелось к нему повнимательнее и обомлело от ужаса. Даже от ужаса-ужаса. Пушкин катил из Москвы в Петербург!

«Ну и? – скажет неискушенный читатель. – В чем, собственно, если не ужас-ужас, то хотя бы ужас?»

Ужас-ужас в том, что направление из Москвы в Петербург могло стать как бы намеком как бы на возвращение как бы домой самого… Порулил, мол, пора и честь… Да за такую честь губернское начальство могли не только вычесть, но и поделить на ноль, невзирая ни на какие правила арифметики! Начальство утерло холодный пот со лба поменяло мокрые штаны и приказало срочно изготовить новое панно, на котором кареты катили бы не слева направо – из Москвы в Петербург, а справа налево – из Петербурга в Москву. И название не забыть поменять на радищевское! Четыре мастерицы вздохнули, взяли в руки четыре сорок четыре иглы…

Кабы я был редактор многотомной истории российского холуйства, то непременно втиснул бы в один из томов фотографии этих панно. Как раз между историями о солдатах, красящих пожухлую осеннюю траву в изумрудно-зеленый цвет, и дорожных рабочих, кладущих асфальт аккурат перед проездом машины императора. Впрочем, эти панно хорошо бы смотрелись и после главы о подарках лучшему другу физкультурников.