Повесть о Федоте Шубине

И как ни молоды, и как еще ни несмышлены в таких делах были холмогорские земляки Федот Шубной и Никита Дудин, но и они не без ужаса узнали и восприняли здесь от понимающих людей весть о грабительских намерениях английского купца Дингли Гома, обещающих великое разорение черносошным, государевым крестьянам и прочим жителям русского Севера.

А суть этой кабальной сделки сводилась к тому, что Шувалов, получив от царицы дозволение продавать лес иностранцам, заключил с англичанином Гомом контракт, по которому Гом и приступил к опустошению лучших лесных массивов на Двине, Онеге, Мезени, на побережьях озер Лаче и Воже…

— Англичанин хитер и беспощаден, он не дубьем, так рублем, а прижмет да приберет к рукам — и оглянуться не успеешь, как окажешься в хомуте и кнут над головой. Этот похуже, повреднее всяких Бажениных окажется, — не унимался мезенец.

— Поживем — увидим. Лесу у нас много.

— Много? Да он наш, русский лес!

— В шею Гома!

— Надо так его, как на Онеге проучили…

— А чего там?

— Да штабеля лесные каргопольские мужики подожгли. Хотел Гом тертые доски в Англию отправлять, а вместо досок — дым к небесам.

— Так-то ему не барыш.

— Вот мы к тому и ведем: нынче не барыш, да потом не барыш, получай, заморский ловкач, шиш и катись восвояси. Нехристя не грех и огоньком обидеть…

Во хмелю и в табачном угаре расшумелись мужики-поморы, продолжая проклинать и ругать за самоуправство Шувалова и англичанина Гома за грабеж, узаконенный контрактом. Шубной и Дудин, отведав соломбальской бражки и подкрепившись пирогом с треской, вышли прогуляться на свежий воздух. С Белого моря дул ветер. На Мосеев остров набегали волны-беляки. У причалов в устье Кузнечихи покачивались, кланяясь мачтами и всей оснасткой, иностранные корабли. Друзья-приятели не спеша шли в сторону Адмиралтейства и флотских казарм. Дудину подходило время возвращаться, чтобы, избави бог от неприятностей, не опоздать к проверке. После недолгого молчания Федот сказал:

— А ведь пройдет годов десяток, и этот самый Гом лучшие леса у нас все выведет. Мужики не зря вопят.

— И раньше всего корабельную лиственницу да мачтовые сосны повыбирает. Корабельный лес в самой высокой цене у иноземцев, — понимающе добавил Дудин.

— При покойном государе Петре Первом не было иноземцам потачки. Он берег корабельные леса… Он бы никакому Шувалову не дал опростоволоситься. С головой был царь. Его и Ломоносов восхваляет в стихирах.

— Как же, знаю, — живо отозвался Дудин, — у моего батьки есть список рифмованный; от самого Ломоносова с его слов про Петра так записано:

…С каким усердием отечество любя,
Ужасным подвергал опасностям себя:
Смотря весь смертных род, смотря земны владыки,
Познают, что монарх, и что отец прямой,
Строитель, Плаватель, в полях, в морях герой.

Только вот мало ему бог дал веку, рано умер. Ты, Федот, почитай ту книжицу о его «Монаршей воле». Есть чего уразуметь. Там и о науках сказано — в назидание добрым людям на полезные дела.

— И прочитаю, и в памяти сохраню. Не знаю, когда и чем смогу отдарить тебя за те книги…

В поздний вечерний час у караульной будки при входе в казарму расстались они, и очень надолго.

Последнее лето и последнюю осень без тревог и забот провел Федот Шубной в родной Денисовке. Как ни весело было играть и плясать на гульбищах, рассудок подсказывал ему: надо ехать в Петербург, в люди. Там больше свету, больше простору. Только не трусь, и все будет по-твоему. Михайло-то Васильевич вон как шагнул!

Глава четвертая

Сборы в дальнюю дорогу были невелики. Он взял с собою мешок ржаных сухарей, узелок костяных плашек и полдюжины моржовых клыков. Весь незатейливый косторезный инструмент: рашпилек, втиральник, пилку, сверло, стамесочку и еще кое-какие мелочи — он разместил в боковых карманах. За голенища бродовых сапог спрятал самодельный нож и деревянную ложку с толстым черенком. Паспорт сроком по 1761 год бережно завернул в тряпицу и зашил в полу кафтана. Сложив мешок с дорожной снедью на воз соседа-попутчика, простившись с родней и соседями, Федот Шубной тронулся за обозом поморов в Петербург.

Зимняя дорога из Холмогор на Петербург проходила через густые леса и выжженные подсеки Карголольской округи, сворачивала мимо Белого озера на Вытегру, Ладогу и дальше прямиком вела в столицу. При хорошей погоде, без оттепелей и метелей, поездка от Холмогор до Петербурга занимала целых три недели. По пятьдесят верст в день вышагивал Федот за возами. Там, где дорога спускалась под гору, добродушный возница позволял ему вскакивать на запятки и ехать стоя. Но был и такой уговор: воз в гору — Федот и возница вместе должны помочь лошади. Тогда, встав по сторонам и ухватившись за оглобли, они оба, присвистывая и покрикивая на лошадь, помогали ей подняться на угорье.