Повесть о фонаре

— Вот вырастили каланчу этакую, — говорит она, поглядывая на Миронова, — а никакой от него радости, одно беспокойство.

Голос у тетки Миронова густой, низкий, как у мужчины. Прозвали ее на Гражданской улице Горчицей, и крепко пристало к ней это прозвание. Миронов хоть и называет ее в глаза тетя Саша, а сам про себя всегда думает: Горчица.

Кончили есть щи. Принялись за второе.

Мать раскладывает по тарелкам картошку и спрашивает:

— В школе был или по улицам гонял?

— В школе, — отвечает Миронов. — У нас там новая учительница.

— Как? А Софья Федоровна где?

— Верно, уволили, — отзывается басом Горчица.

— Она старинная учительница, — говорит мать, — она еще в прогимназии учила.

— Ну вот, за то и уволили. И уж, конечно, какую-нибудь комсомолку взяли, — гудит Горчица.

— Раньше из одной школы уволили, — говорит мать, — а вот теперь из другой. И куда она, несчастная, денется!

— И жить не дают, и не умерщвляют, — басит Горчица.

Мать покачала головой.

— По правде сказать, не очень-то она годится в учительницы. В голове у нее что-то повредилось.

— От тяжелой жизни, не перенесла революции, — бухает Горчица.

И все умолкают до конца обеда.

Как только встали из-за стола. Миронов схватил пустое ведро и как был, без шапки и без жакета, выбежал за ворота.

На улице он остановился на минутку, вдохнул полной грудью прохладный и свежий воздух и побежал с бугров вниз, на андреевский двор.

Это широкий мощеный двор. Дом в два этажа — выше его нет на всей Гражданской улице. Со всех сторон облеплен он разной высоты пристройками и крылечками, весь набит жильцами. И никак не запомнить, у кого какое крылечко, кто в какую дверь входит и выходит.

Перед самым большим крыльцом врыта в землю железная колонка с ручкой и краном. Если раскачать ручку как следует, из крана потечет вода.

По двору носятся андреевские ребята — катают обручи, обстреливают из рогаток крыши сараев. Маня Карасева стоит у колодца. Ватное пальтишко ее застегнуто на все пуговицы. Голова повязана белым пуховым платком.

Стоит она у колодца — и ни с места. Насупившись, глядит на ребят. Видно, никак не придумает, что ей делать.

А в игру ребята ее не берут, матери ее боятся.

Миронов поставил ведро под кран и начал качать ручку. Туго поддается ручка. В трубе что-то пищит, посапывает, а вода не идет.

Наконец забулькало внутри колодца, и в ведре зазвенела тоненькая струйка воды.

— Ты зачем к нашему колодцу пришел? — крикнула вдруг Маня Карасева.

Миронов ничего ей не ответил. Некогда ему было отвечать.

— К нашему колодцу мы скоро замок привесим, — опять говорит Маня Карасева.

— Не имеете права вешать. Колодец не ваш, а общий, — крикнул Миронов.

— Нет, наш.

— Нет, не ваш.

— Нет, наш, раз наша ручка привинчена.

— Можете свою ручку отвинтить, мы другую приделаем.

Посмотрела на Миронова Маня Карасева и не знает, что сказать.

Вдруг кто-то наверху часто застучал в окно. Миронов поднял голову.

Во втором этаже у окна стоит Киссель. Он прижался лицом к стеклу, приплюснул нос и показывает Миронову язык. Миронов только нахмурился и стал еще сильнее качать ручку.

Скорей бы с этого двора! Да ведро еще и наполовину не наполнилось.

Миронов качает, покраснев от натуги. А ребята андреевские собрались все в одну кучу около сараев. Перешептываются, перемигиваются, то на Миронова показывают, то на окно во втором этаже.

Миронов на них не смотрит, а все видит. Понимает, что они сговариваются. Все против него одного. Нет, тут уже нельзя ждать, пока ведро наполнится. Уходить нужно, а то и ног не унесешь.

Миронов бросил качать. Поднимает ведро.

Только двинулся от колодца — раз! — ком грязи ударил в землю прямо ему под ноги. Ребята захохотали. А потом нагнулись и стали снова набирать полные горсти грязи.

Миронов остановился, вода заплескалась у него в ведре, чистая, как стекло. Он бережно поставил ведро и повернулся к ребятам, стиснув зубы и сжав кулаки.

Ребята сразу притихли. Жмутся к стенке сарая. Ждут — вот-вот Миронов на них бросится.

Но Миронов не бросился. Нельзя ведро оставить. Пока будешь гоняться за кем-нибудь одним, другие в это время все ведро грязью забросают.

Миронов схватил ведро и двинулся прямо к калитке.

А ребята так и стоят, прижавшись к стенке. Смотрят, как он идет, ни на кого не глядя. Тяжелое ведро то и дело ударяет его по ноге и сбивает шаг.

Вдруг наверху стукнуло окно. Киссель высунул голову из форточки.

— Кидай ему в ведро грязи! — закричал он. — Пускай к нашему колодцу не ходит.

Ребята точно очнулись. Комья грязи, как град, посыпались Миронову вдогонку. Один ком ударил в стенку ведра. Другой Миронову в спину угодил. Третий над самой его головой пролетел.

Миронов подхватил ведро обеими руками и побежал к калитке, спотыкаясь и расплескивая воду на бегу.

А наперерез ему Маня Карасева. Руками за калитку цепляется, чтобы не выпустить его.

Миронов как рванет калитку. Проскочил с ведром и со всего размаху захлопнул калитку за собой.

Вырвался! Хоть и больше половины воды расплескал, но зато вода в ведре осталась чистая.

А на андреевском дворе — крик, вой, точно режут кого-то. Это Манька кричит. Верно, ей калиткой пальцы защемило.