Повесть о Габрокоме и Антии [Эфесские повести]

9. И тут обоих охватила такая робость, что они ни говорить, ни взглянуть друг на друга не смели и лежали, счастьем истомленные, смущенные, смятенные, прерывисто дыша. Они с ног до головы дрожали, а сердца их словно выскакивали из груди. Наконец, Габроком, осмелев, обнял Антию; она заплакала: это душа ее посылала предвестников желания — слезы. «О вожделеннейшая ночь, — говорит Габроком, — прежде чем тебя дождаться, я много ночей провел в горе и слезах. О девушка, ты милее мне, чем свет солнца, и счастливее всех, о ком когда-нибудь говорили люди: любимый стал тебе мужем, и с любимым вместе предстоит тебе и жить и умереть верной супругой». Он стал целовать Антию и пил ее слезы; они казались ему вкуснее самого нектара и сильнее всякого лекарства против боли.

Немногое сказала ему Антия: «Неужели, Габроком, я кажусь прекрасной и нравлюсь тебе, который сам так красив? Зачем ты был так робок и несмел? Как мог столь долго медлить, уже любя меня? Зачем ты молчал? Я по своим собственным мукам знаю, что ты вытерпел. Но теперь — на, возьми мои слезы, и пусть твои прекрасные волосы пьют этот напиток любви, и пусть мы, соединясь в крепком объятии, оросим слезами венки,[19] чтобы и они вместе с нами радовались любви». Умолкнув, она все его лицо стала покрывать поцелуями и прижимала его волосы к своим глазам и взяла венки. Губы к губам она приблизила, и все, что один чувствовал, поцелуи передавали душе другого. Целуя его глаза, Антия говорит: «О вы, столь долго меня печалившие и жало любви впервые вонзившие в мою душу, прежде гордыней омраченные, теперь же влюбленные, отлично вы мне послужили и послушно любовь мою в душу Габрокома проводили. За это я вас так люблю и целую и приближаю к вам мои глаза — верных служителей Габрокома. Пусть вам всегда видится одно и то же, пусть и Габрокому другая женщина не покажется прекрасной и мне не представится другой юноша красивым. Владейте душами, которые сами вы распалили, и верными будьте им стражами». Так сказала Антия, и, обнявшись, они лежали, в первый раз вкушая от радостей Афродиты. И всю ночь Антия и Габроком состязались друг с другом, и каждый старался показать, что любит сильнее.

10. А утром они встали, веселые и счастливые, насладившись друг другом, чего столь долго жаждали. Теперь вся жизнь для них стала праздником, всякий день пиры, а пророчество — в полном забвении. Но судьба помнит обо всем — не дремлет божество, которое решило их участь. Недолго Габроком с Антией прожили так; скоро родители собрались отослать их путешествовать, как было решено еще раньше. Им предстояло увидеть чужие земли и незнакомые города; надолго покинув родину, они должны были смягчить этим суровость пророчества. К отъезду делались заботливые приготовления: набирались в дорогу опытные моряки, на большой корабль грузились всевозможные запасы — множество пышных одежд, без счета золото и серебро, зерно в изобилии. Перед разлукой — жертвы Артемиде, и всенародные молитвы, и слезы, словно отъезжающие были детьми, всего города. В Египет лежал их дальний путь.

Наступил день отплытия, в гавань с утра собрались рабы и рабыни, а перед тем, как корабль должен был отчалить, на берегу были уже не только все эфесцы, но и многие из служительниц Артемиды с факелами и жертвенными животными.[20] Родители Габрокома, Ликомед и Фемисто, в отчаянии лежали на земле, непрестанно думая и о пророчестве, и о судьбе сына, и о разлуке. А Мегамед и Евгиппа, хотя и испытывали те же тревоги, были бодрее, утешаясь завершающими прорицание словами. Вот уже засуетились моряки, стали отвязывать причалы, кормчий занял свое место, и корабль медленно начал двигаться. Громкие голосу с берега смешивались с голосами отъезжающих; одни кричали: «Дети любимые, приведется ли родителям вас увидеть?», а другие: «О родители, сумеем ли вас снова обнять?» И слезы, и стенания, и каждый окликал близкого, желая сохранить в памяти милое имя. Мегамед, творя возлияние из жертвенного сосуда,[21] громким голосом, чтобы его услышали на корабле, начал говорить: «О дети, желаю вам быть счастливыми и избегнуть предсказанных бедствий; пусть эфесцы встретят вас здоровыми и невредимыми, и да узрите вы вновь милую родину. Случись иначе, знайте — и нас не будет в живых. На тяжелые, но неизбежные скитания обрекаем мы вас».

11. Льющиеся слезы мешали ему говорить.