Подстрекаемый любопытством, Удайсё принялся с пристрастием расспрашивать миясудокоро. «Вряд ли принцесса хороша собой, – думал он, – но ведь не безобразна же… Отворачиваться от женщины, не обладающей привлекательной наружностью, так же неразумно, как терять голову и предаваться безумствам единственно потому, что твоя возлюбленная оказалась необыкновенной красавицей. В конце концов самое главное – душевные качества».
– Смею ли я надеяться, что вы позволите мне заботиться о вас так же, как заботился ушедший? – спрашивает Удайсё. Он ведет себя весьма почтительно и все же ясно дает понять…
Сегодня Удайсё облачен в носи, и невозможно оторвать глаз от его высокой, статной фигуры.
– Ах, но может ли кто-нибудь сравниться с нашим покойным господином? – вздыхает одна из дам. – Он был так добр, так приветлив. А сколько в нем было благородства и изящества!
– Но ведь и господину Удайсё нет равных, – возражает другая. – Стоит только взглянуть на его мужественное лицо, стройный стан. В целом свете не найдешь мужа прекраснее. Раз уж так случилось, почему бы ему не позаботиться о нас?
– На могиле военачальника зазеленели травы…[75]
– произносит Удайсё.А ведь не так уж много времени прошло и с того дня…[76]
Да, в нашем мире всегда есть причины для печали. Вот и теперь – и знатные вельможи, и бедные простолюдины оплакивали безвременно ушедшего мужа, и не было никого, кто не скорбел бы о нем. Но, увы…Человек многоталантливый, Уэмон-но ками обладал еще и на редкость чувствительным сердцем, поэтому его кончина опечалила даже тех, кто, казалось бы, никак не был с ним связан: мелких чиновников, престарелых придворных дам… А о Государе и говорить нечего: каждый раз, когда во Дворце музицировали, он с чувством невосполнимой утраты вспоминал ушедшего. Да и остальные то и дело повторяли: «Ах, был бы жив Уэмон-но ками!»
Гэндзи тоже грустил и тосковал невыразимо, дни и луны сменяли друг друга, а он все не мог забыть. Прелестное дитя, единственная память об ушедшем, было ему утешением в горе, но, увы, никто и не подозревал…
К осени младенец начал ползать[77]
. Был он необычайно мил, и, полюбив его, Гэндзи часто играл с ним, брал на руки…Гэндзи (бывший министр, господин с Шестой линии), 49 лет
Гон-дайнагон, Уэмон-но ками (Касиваги),
– сын Вышедшего в отставку министра (То-но тюдзё)Младенец, мальчик (Каору), 2 года,
– сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)Вышедший в отставку министр (То-но тюдзё)
– брат Аои, первой супруги Гэндзи, отец покойного Уэмон-но камиПринцесса с Первой линии, Вторая принцесса (Отиба),
– дочь имп. Судзаку, супруга покойного Уэмон-но ками (Касиваги)Удайсё (Югири), 28 лет,
– сын Гэндзи и АоиГосударь-монах (имп. Судзаку)
– сын имп. Кирицубо, старший брат ГэндзиТретья принцесса, Вступившая на Путь принцесса (Сан-но мия),
– дочь имп. Судзаку, супруга ГэндзиСупруга Удайсё (Кумои-но кари), 30 лет,
– дочь Вышедшего в отставку министра (То-но тюдзё)Нёго из павильона Павлоний (имп-ца Акаси), 21 год,
– дочь Гэндзи и госпожи АкасиТретий принц (принц Ниоу)
– сын нёго Акаси и государя Киндзё, внук ГэндзиВторой принц
– сын государя Киндзё и нёго Акаси, внук ГэндзиБезвременная кончина Гон-дайнагона глубоко опечалила многих. Люди предавались скорби, не в силах примириться с этой утратой. Министр с Шестой линии, неизменно сетовавший на то, что из мира один за другим уходят самые достойные люди, тоже впал в уныние. Он был привязан к ушедшему, часто бывавшему в его доме, и хотя ему так и не удалось изгладить в своем сердце некоторые неприятные воспоминания… Когда в память об ушедшем читались священные сутры, Гэндзи лично одарил монахов, принимавших участие в церемонии. Затем, как видно из жалости к неразумному младенцу, особо пожертвовал еще сто рё золота, никому не открыв тайных своих побуждений.
Нетрудно себе представить, как велика была признательность Вышедшего в отставку министра. Разумеется, он и ведать не ведал… Удайсё тоже сделал богатые пожертвования и сам принял участие в подготовке поминальных служб. В те дни он был особенно внимателен к принцессе с Первой линии. Даже родные братья Гон-дайнагона не могли сделать большего. Отец и мать покойного, не ожидавшие ничего подобного, не знали, как и благодарить его. Все эти посмертные почести, говорящие о том, сколь велико было значение Гон-дайнагона в мире, заставили их с новой остротой осознать невосполнимость своей утраты.