Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.

— Неистовый ветер,
Налетев, пронесся по склонам.
Теперь у подножья
Нигде не отыщешь тени,
В которой смог бы укрыться…

На это Тюдзё:

— Знаю, никто
Теперь не ждет меня здесь,
В этом горном жилище,
Но, увидев деревья в саду,
Не сумел я проехать мимо…

Бессмысленно было снова заводить разговор о женщине, и тем не менее Тюдзё не смог устоять перед искушением.

— Позвольте же мне хоть издалека посмотреть на нее в новом обличье, — просил он Сёсё. — Вы же обещали.

Сёсё прошла во внутренние покои и, увидев свою госпожу, невольно подумала, что такую красавицу и в самом деле обидно держать взаперти. На женщине было неяркое красновато-желтое нижнее платье и светло-серое верхнее. Пышные волосы веером рассыпались по плечам, а лицо поражало редким изяществом черт и такой яркостью красок, словно было только что набелено и нарумянено. Судя по всему, она прилежно молилась. Перед ней лежал развернутый свиток с текстом сутры, а рядом, на планке занавеса, висели четки. Невольно хотелось взять кисть и запечатлеть эту склоненную фигуру на бумаге, так она была хороша. Всякий раз, когда Сёсё глядела на госпожу, на глазах у нее навертывались слезы и рыдания невольно подступали к горлу. Что же должен испытывать мужчина, которого сердце давно стремится к ней?.. Рассудив, что лучшего случая не дождешься, Сёсё указала на небольшую щель в перегородке возле замка и предусмотрительно отодвинула занавес, который мог бы ему помешать.

Думал ли Тюдзё, что женщина окажется столь прекрасной? Казалось, она соединяла в себе все мыслимые совершенства. Право, можно ли было допускать… Ему стало так грустно, так досадно, как если бы он сам был виноват в том, что она переменила обличье.

Испугавшись, что не сумеет сдержать нахлынувших чувств и тем самым невольно обнаружит себя, Тюдзё поспешно отошел. «Возможно ли, чтобы человек, потерявший столь прелестную возлюбленную, не стал бы ее искать? — недоумевал он. — К тому же я не слышал, чтобы чья-нибудь дочь пропала или приняла постриг… Даже монашеское платье не умаляет ее красоты…»

Да, она была прекраснее всех женщин, которых Тюдзё встречал прежде. Одна мысль о ней заставляла трепетать его сердце. «Быть может, хотя бы тайно?..» — подумал он и снова обратился к монахине:

— Я допускаю, что раньше у молодой госпожи были причины сторониться меня, но теперь, когда она приняла постриг… Почему бы нам не побеседовать как-нибудь при случае? Надеюсь, вы не откажетесь замолвить за меня словечко? До сих пор я приезжал сюда, влекомый воспоминаниями, но, если вам удастся склонить ее к согласию, у меня будет еще одна причина навещать вас.

— О, я понимаю, сколь чисты ваши намерения, и искренне признательна вам за то, что вы и теперь принимаете в ней такое участие, — плача, отвечала монахиня. — Вы и вообразить не можете, как тревожит меня мысль о ее будущем. Ведь придет время, когда меня уже не будет рядом…

«Но кто же эта женщина? — спрашивал себя Тюдзё. — Судя по всему, они все-таки связаны родственными узами».

— Я не стану уверять вас, что сумею обеспечить ей беспечальное будущее, — сказал Тюдзё, — ибо человеку не дано знать, что у него впереди, но, коль скоро я обещал, я не изменю своему слову. Но убеждены ли вы, что ее никто не разыскивает? По-моему, именно некоторая недоговоренность в этом отношении и препятствует нашему сближению, хотя, впрочем, для меня это не имеет особого значения.

— Возможно, ее и разыскивал бы кто-нибудь, останься она в обычном для женщины этого мира обличье. Но она сама порвала все связи с миром и не помышляет ни о чем, кроме молитв.

Тогда Тюдзё отправил женщине такое послание:

«Знаю: от мира
Отреклась ты, познав тщету
Мирских упований.
Но горько на сердце — не я ли
Был тому невольной причиной?..»

На словах же он передал ей обычные уверения в неизменной преданности:

«Я почел бы за особенное счастье, если бы вы согласились видеть во мне брата. Каким утешением была бы для меня возможность хоть иногда беседовать с вами!..»

«Я верю в искренность ваших чувств, но, увы, я слишком ничтожна, чтобы постичь смысл ваших речей», — ответила женщина, сделав вид, будто не поняла содержащегося в письме намека.