Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.

Дайсё же, перевезя девушку в Удзи, вздохнул с облегчением. Необходимость оставлять ее надолго одну тяготила его, но человек столь высокого звания не может разъезжать повсюду, руководствуясь лишь собственными желаниями, и ездить в Удзи ему было еще труднее, чем если бы этот путь был под запретом богов (481). «Пройдет время, и все уладится, — успокаивал себя Дайсё. — Разве не мечтал я о женщине, которая ждала бы меня в этом горном жилище? Надеюсь, что мне удастся под каким-нибудь благовидным предлогом провести с ней несколько спокойных, тихих дней. А пока ее местопребывание должно оставаться тайной для всех, тогда и она будет чувствовать себя в безопасности, и мне удастся избежать сплетен. Если же я сразу перевезу ее в столицу, наверняка пойдут пересуды, люди станут спрашивать: "Кто она, откуда?", а это противоречит моему замыслу. К тому же супруга принца Хёбукё, узнав, что я увез девушку в Удзи, решит, будто я забыл…» Так он думал и передумывал, по обыкновению своему стараясь учесть все возможности и предусмотреть все последствия. Вместе с тем, подыскав в столице подходящее жилище, начал тайно его перестраивать.

Хотя в те дни у Дайсё почти не оставалось досуга, он по-прежнему полагал своим долгом входить во все нужды Нака-но кими. Многим ее дамам такое внимание казалось подозрительным, но сама она, успевшая за последние годы приобрести некоторый житейский опыт, была искренне тронута его преданностью. «Вот пример истинной верности, — думала она. — Память о прошлом до сих пор не изгладилась в его сердце, и чувства не потускнели…»

С годами Дайсё становился все прекраснее, и велико было его влияние в мире. Невольно сравнивая его с принцем, в сердечном непостоянстве которого она успела убедиться, Нака-но кими беспрестанно сетовала на судьбу. «Предвидел ли кто-нибудь, что моя жизнь сложится именно таким образом? — спрашивала она себя. — Сестра желала мне иной участи, отчего же я оказалась связанной с человеком, вовлекшим меня в бездну уныния?»

Однако она не решалась принимать Дайсё так часто, как ей хотелось. Былые времена остались далеко позади, и мало кому были известны истинные обстоятельства ее жизни. Будь Дайсё человеком невысокого звания, его стремление поддерживать столь давнюю связь вряд ли кого-то удивило бы,[57] но при том положении, которое он занимал в мире… Понимая, что столь необычные отношения могут навлечь на нее осуждение молвы, и устав от постоянных подозрений супруга, Нака-но кими старалась держать Дайсё в отдалении, однако его чувства к ней так и не переменились.

Ветреный нрав принца доставлял Нака-но кими немало огорчений, но, по мере того как рос и хорошел ее маленький сын, привязанность к ней супруга увеличивалась. Полагая, что вряд ли другая женщина может подарить ему столь же прелестное дитя, принц не упускал случая изъявлять Нака-но кими свою благосклонность и имел к ней доверенность, о какой дочь Левого министра и мечтать не смела. Так что в настоящее время у Нака-но кими не было причин жаловаться.

Однажды в самом начале Первой луны принц на половине госпожи играл с маленьким сыном, которому пошел уже второй год. Около полудня в покоях появилась девочка-служанка с письмом, свернутым в довольно толстый свиток, покрытый тонкой зеленой бумагой. Помимо письма она держала в руках ветку сосны с привязанной к ней «бородатой» корзинкой и еще одно письмо, сложенное официальным образом. Ничуть не смущаясь, она сразу же подбежала к госпоже.

— Это еще откуда? — спросил принц.

— Это из Удзи прислали госпоже Таю. Гонец не мог ее найти, и я решила принести все прямо сюда. Я ведь знаю, что госпожа изволит сама читать эти письма, — выпалила девочка и добавила:

— Посмотрите, корзинка-то металлическая.[58] А уж ветка-то как хорошо сделана, будто настоящая.

Лицо ее светилось радостью, и принц, улыбнувшись в ответ, попросил:

— Ну раз так, дай мне, я тоже хочу полюбоваться…

— А письмо отнеси Таю, — с трудом справившись с замешательством, сказала Нака-но кими.

Приметив, что она покраснела, принц подумал: «Уж не от Дайсё ли это послание? Не похоже, чтобы оно было от мужчины, но кто знает… Девочка сказала, что письмо принесли из Удзи, но это лишь подтверждает мои подозрения». Он взял свиток, и сердце его мучительно сжалось: «А что, если и в самом деле…»

— Вы будете очень сердиться, если я прочту это письмо? — спросил он.

— Я всегда полагала, что неприлично читать чужие письма, — ответила Нака-но кими. — Мало ли что женщины могут писать друг другу.

Ей удалось не выдать своего волнения, и принц, заявив: «Что же, посмотрим, что пишут друг другу женщины», — развернул письмо. Судя по всему, особа, его написавшая, была очень молода.

«Я давно не писала к Вам, а тем временем год подошел к концу. Здесь в горах так уныло, и нет просвета в весенней дымке над вершинами…» (482, 483).

Сбоку же было приписано: «Мне хотелось что-нибудь подарить Вашему сыну. Я понимаю, сколь ничтожны мои дары, и все же…»