Повесть о граффах

– Взлети принцесса из любой точки вблизи Мартовского дворца – ее тут же заметят и вернут в родные покои. Но выход она нашла, что, признаюсь, делает ей честь. Башня Утвар – самая высокая точка на много километров от дворца…

– Погоди, Ид. Ты же сказал, что стража любую точку принимает за принцессу. Вылети она отсюда…

– Вылети она из южного, западного или восточного окна – да, ее бы сию же секунду заметили, – перебил Харш. – Однако принцесса вылетела из северного окна.

Отпустив фотоаппарат, который повис на тонком ремешке, Фиц с непониманием обернулся на друга.

– Фасад Мартовского дворца смотрит на юг, так? – принялся объяснять Харш. – А башня Утвар стоит позади дворца. Таким образом, вылети принцесса из северного окна, ее полет закроет сама же башня.

Фиц с минуту не шевелился, а потом со всей дури ударил себя по морщинистому лбу.

– Ну, Ид, твоей проницательности можно только позавидовать.

– Ты все сфотографировал?

– Да, я закончил.

– Хорошо.

Ид Харш, штурвал по ипостаси, метко крутанул рукой – и щеколда за спиной Фица щелкнула, заперев северное окно изнутри.

– И каков твой дальнейший шаг по поиску сбежавшей принцессы? – спросил Фиц.

– Дальнейшего шага нет. Я уже отыскал беглянку в Прифьювурге и передал адрес ее пребывания советнику короля. – Изумленное выражение на лице друга приятно потешило самолюбие сыщика. – Сегодня мне оставалось только определить место побега, чтобы пресечь новые попытки принцессы к бегству.

– Эта девица, должно быть, презирает тебя, Ид, – хмыкнул Фиц. – Ты дважды за этот год нарушил ее планы. Когда капитан Миль уже повысит тебя до лейтенанта?

Харш предпочел оставить без ответа этот вопрос, который больно кольнул его где-то в районе селезенки.

– А что за напарника капитан отдал тебе в подчинение? Как его там… брат, сват… Чват! Точно, его зовут Чват. И кто он по ипостаси?

– Материализатор, – без энтузиазма пробормотал Харш, начиная спускаться по рыхлой лестнице.

– Странный выбор профессии для материализатора, – сказал Фиц, с чем Харш был согласен. – И почему же ты, Ид, притащил сюда меня, а не своего прямого помощника?

– Чват занят. У него сегодня много работы, перепечатывает протоколы.

– И этой бесполезной работой снабдил его ты сам, – усмехнулся Фиц.

– Возможно.

Харш не желал сейчас обсуждать своего юного помощника. Он только что с успехом закончил очередное дело, и единственное, чего он сейчас желал, была рюмка выдержанной на меду настойки.

Граффы спускались вниз в полумраке, крепко держась за холодные поручни. Фиц, в отличие от Харша, был изрядным любителем потрепать языком, и весь путь до самого низа он неустанно болтал.

– Уже послезавтра первая суббота сентября. День Ола. Пойдешь?

– Определенно, – дал краткий ответ Харш.

– Тебя небось и на ковровый прием пригласили, а?

– Пригласили.

– Ты молоток, Ид. В твои-то годы и столького добиться. А вот я…

Харш любил Фица как брата, которого у него никогда не было, но душевные сантименты не мешали ему на время отключать слух, пока Фиц растекался в бесконечных, как эта лестница, опусах. Под воодушевленные перечисления Фицом его заслуг перед Граффеорией Харш размышлял о том, что бы такого еще поручить юнцу Чвату, дабы тот не мешался ему под ногами до конца дня. Хорошо, что Фиц напомнил ему о скором Дне Ола, ведь из-за своего сумасшедшего графика Харш совершенно потерялся в датах.

Именно в первую субботу сентября, названную впоследствии Днем Ола, пять сотен лет назад Великий Ол выкопал из недр земли белое сердце Граффеории – Белый аурум. Своей находкой Великий Ол одарил граффов восемью дарами и обрек их на вечные чудеса. Белый аурум он поместил на зорком поле – месте, откуда и был выкопан чудородный камень. Для этой цели на зорком поле Великий Ол построил восхитительной красоты дворец, нарекаемый Мартовским, в честь месяца рождения великого первооткрывателя. По сей день Белый аурум томится в просторной галерее дворца, и по сей день граффы ежегодно отмечают знаменательный для них день.

В этом году главный праздник Граффеории организаторы обещали отметить с размахом. Несмотря на то, что Ид Харш не претендовал на звание главного поборника граффеорских традиций, День Ола он любил. В детстве он приходил на фонтанную площадь с мамой и отчимом, они втроем смотрели шоу иллюзионистов и объедались сахарной ватой; в юности он приходил с Фицем, вместе они бегали по площади, разгоняли голубей и неопытных эфемеров; а во взрослом возрасте приходил один, чтобы вспомнить давно минувшее детство. И послезавтра пойдет, только теперь не на площадь, а в сам дворец, в качестве особого гостя. Ида Харша пригласили на ковровый прием, как и еще сотню граффов, которые блеснули своими заслугами перед страной.

– Вот шуму-то устроили по поводу Дня Ола, – продолжал болтать Фиц, когда они вышли наружу. – Поговаривают, что иллюзионисты на расходы не поскупились и подготовили нечто особенное. Хочешь знать мое мнение? У иллюзионистов этих губа-то не дура. Если бы мне платили столько же, сколько платят им, я бы тоже старался. А ты, Ид, как, предвкушаешь их шоу?