Повесть о юности

«Удар! Ужасно! Все кончено!..

В школу с мрачными лицами пришли Нина Хохлова и Инна Вейс и сказали, что девочки разрывают дружбу. Причина — хулиганская выходка Сухоручко и все поведение мальчиков. «Отдайте нам наши книжки, которые вы взяли для подготовки к монтажу о двух демократиях!» — «Почему?» — «Так решили девочки!» Всё! И ушли, не попрощавшись.

Зло охватило меня ужасное! Пришел домой, грубил матери, играл на гитаре, порвал струны. Все потеряно! Как-то бессмысленно стало жить. Что же теперь остается? Одни уроки? Нет воодушевления, ничего нет, пустота и позор! И как только теперь мы будем жить?»

Борис разрыв с девочками пережил иначе. Первое, о чем он подумал, выслушав Нину Хохлову, был вчерашний разговор в школьном комитете комсомола. Костя Прянишников, ставший теперь почти приятелем Бориса, рассказал там о диспуте с девочками, на котором ему пришлось присутствовать, и вот Кожин, секретарь комитета, вызвал к себе Бориса.

— У вас, кажется, неплохо поставлена дружба с девочками. Подготовь-ка сообщение, поговорим на комитете. Может быть, что подскажем, а главное — расскажешь ребятам. Так сказать, обмен опытом!

«Вот тебе и обмен опытом! Какой же теперь поднимется смех во всех классах!» — подумал Борис, глядя на горделиво поднятую голову Нины Хохловой. Ее гордый вид вызвал в нем раздражение. «Добилась своего!» — подумал он и, насупив брови, спросил:

— Это что же — окончательно?

— Так решили девочки! — ответила Нина.

Борис еще раз смерил ее недружелюбным взглядом и сказал:

— Мы это решение не считаем окончательным. Дружба начиналась на совместном собрании двух классов, и кончить ее может только совместное собрание.

— Дело ваше! Верните нам книжки, которые вы брали для подготовки к монтажу.

— Книжек у меня сейчас нет.

— Это нас не касается!

— Хорошо, книжки будут! Всё?

— Всё!

Пока Борис поднимался в свой класс из вестибюля, где, как и в первый раз, происходила встреча парламентеров, он уже надумал план действий. Быстро собрав всех ребят в классе, он закрыл двери и, сообщив, что произошло, сказал:

— Прежде всего — никому ни слова! Понятно?

— Понятно!..

— Об остальном посоветуемся на бюро и потом поговорим. Всё!

По-разному относились ребята к девочкам, к дружбе с ними, но все значение этой дружбы они почувствовали только теперь, после разрыва. И прежде всего — стыд и срам перед другими классами, нельзя будет в коридор выйти: девочки отказались от них! Поэтому требование Бориса было выполнено всеми с пунктуальной точностью — никто не вынес этого сора из своей избы, все молчали, но между собою у них разгорелись свирепые споры.

— А ну их! — шумел Вася Трошкин. — А что от них проку? Ни поговорить, ничего!

Вася кривил душой. Про себя он тоже мечтал и поговорить и подружиться с кем-нибудь из девочек, но на это у него при всей его показной храбрости не хватало духу. А то, как его обрезала Майя Емшанова, показало, что это не совсем безопасное дело. Значит, о пустяках говорить нельзя, а единственно умной темой для разговоров он считал самолеты и реактивные двигатели, которыми девочки, по его глубокому убеждению, интересоваться не могли.

Феликс Крылов тоже был согласен, что без дружбы будет легче — меньше мороки, зато Валя Баталин вспоминал «Коммуну пяти» у Николая Островского и с пеной у рта отстаивал самый принцип коллективной дружбы.

— Дружба двух — понятно, дело обычное, а дружба коллективов — новое, неизвестное. Это, может быть, то, в чем мы пример должны показывать.

Рубин предлагал восстановить формальное сотрудничество, лишь бы как-нибудь дотянуть до конца года, но ему так же решительно возражал Игорь:

— А зачем нам формальное сотрудничество? Нужно решать вопрос принципиально: да или нет?

— Так что же: да или нет?

— Нет! Дружбы у нас не получилось, а за формальное сотрудничество цепляться нечего. Они порвали, а мы навязываться будем? С какой стати?