Повесть о юности

По мере того как длилась задержка, беспокойство Рубина увеличилось, но в погрузке станков он все-таки участвовал. По пути в школу он то и дело поглядывал на свои ручные часы и сокрушенно покачивал головой. Едва соскочив с машины, он опять посмотрел на часы и сказал:

— Ребята, я опаздываю!

— Ну, ступай, ступай! Не ной! — махнул на него рукою Игорь.

Рубин, точно того и ждал, тут же исчез.

На другой день ребята стали его за это точить. Он стал спорить.

— А чем я виноват? Меня отпустили, я и ушел. Ну, на самом деле, не пропадать же билету?

— Только ты можешь так сказать! — гневно крикнул тогда ему Борис. — Раз ты на выполнении задания, какой может быть разговор о билете?

Это были едва ли не первые слова, сказанные им Рубину после истории с бойкотом Сухоручко.

Может быть, и не было ничего дурного в том, что Рубин боялся опоздать в театр. Может быть, это и не вызвало бы недружелюбия со стороны товарищей, если бы не обострились и не обострялись с каждым днем их отношения. После того заседания комитета комсомола, на котором Рубин потерпел такое явное и неожиданное для себя поражение, он никак не хотел с этим примириться. Теперь он обиделся не только на Бориса или на Игоря — он обиделся на комитет, на всю школу, и тайным его утешением была мысль о том, что скоро конец, выпуск, он уйдет из этого класса, из этого коллектива, с которым у него так нехорошо сложились отношения, пойдет в институт, где будет все другое, все новое, где он сможет по-настоящему проявить себя.

А ребята, ожесточившись, не хотели прощать ему ничего. То, что сходило другим, за Рубиным замечалось, Рубину ставилось в вину.

Ехали в дом-музей Николая Островского. Острый взгляд Игоря подметил в троллейбусе такой момент: Рубин сидел на передних местах, вошел старик с палочкой, и вот, чтобы не уступить место, Рубин отвел глаза, будто не заметил. Оправдываясь, он уверял потом, что действительно не заметил старика.

— Да разве ты сознаешься? — сказал ему Борис. — Сознание-то из тебя клещами не вытянешь!

— Ой, как вы на него обозлились! — заметила Борису Полина Антоновна.

— А я, может, не на него, я, может, на себя обозлился! — ответил Борис. — Игорь давно мне о нем говорил, а я… Я вот либералом оказался. Я думал, Рубин просто ошибался, а он… Не могу я… не могу я терпеть таких людей, Полина Антоновна! Его только исключать не за что, а таких из комсомола исключать нужно!

Полина Антоновна чувствовала, что Борис выражает настроение почти всего класса, и упорно думала о том, как бы тактичнее изжить создавшийся конфликт. Но Рубин, со своей стороны, не делал никаких шагов к примирению. Не разговаривает с ним Борис — пожалуйста! Не разговаривает с ним Игорь, Валя Баталин — пожалуйста! Рубин делал вид, что ему все безразлично. У него даже появилась особая манера говорить с товарищами, как бы слегка презирая их.

И только когда Полина Антоновна завела в конце концов разговор с ним обо всем этом с глазу на глаз, он совершенно неожиданно для нее разрыдался…

* * *

Встряска, пережитая обоими классами, не прошла бесследно ни для мальчиков, ни для девочек.

Класс девочек после совместного собрания тоже гудел, как улей. Все восхищались Борисом, и все осуждали Нину Хохлову.

— Какой же ты секретарь? Сидишь и молчишь! Тебя критикуют, а ты молчишь!

— И лицо безразличное, точно у куклы.

— А потом сказала… Девочки, вы видели?.. Два слова сказала и села… Видели, девочки?

— А кто сказал, что мальчики хотели порвать с нами дружбу? Кто сказал?

Оказалось, что все слышали об этом друг от друга, друг другу передавали и друг с другом обсуждали, но от мальчиков этого никто не слышал.

Это было бы похоже на то, что Игорь назвал «галочьим собранием», но Таня Демина с Людой Горовой решили действовать более энергично. Подойдя к Елизавете Васильевне, они заявили, что, по их мнению, нужно собрать комсомольское собрание.

— Ну и собирайте! — ответила Елизавета Васильевна. — Вы члены бюро. Поговорите на бюро и собирайте.

— А Нина?.. Нина будет против.

— А разве решает одна Нина?

— Мы, Елизавета Васильевна, думаем, что Нина — плохой секретарь! — решительно сказала Таня. — Она очень самолюбивая, гордая… Не в хорошем смысле гордая, а в плохом, себя очень высоко ставит, а неглубокая. И в политическом отношении тоже… Вообще Костров ее очень правильно охарактеризовал.

Через несколько дней на комсомольском собрании Нину жестоко раскритиковали и на ее место избрали Люду Горову.

Дело после этого пошло лучше, и если раньше каждая размолвка с мальчиками каким-то образом подогревалась и раздувалась девочками, то теперь все недоразумения быстро разбирались. Так, один раз мальчики опоздали на репетицию монтажа «Две демократии». Юля Жохова попробовала было фыркнуть по-старому, но Люда ее остановила:

— Значит, их что-нибудь задержало! Придут — выясним.

И действительно, у мальчиков, оказывается, был вечер, посвященный памяти Некрасова, он затянулся, и мальчики никак не могли уйти с него. Борис позвонил об этом девочкам в школу, но им забыли передать.