Повесть о каменном хлебе

— Ай, какой ты мууудрый… Все это прекрасно лечится. Немного здорового цинизма… Плавали — знаем.

— Знаток…

— Ну так… Кстати, о знатоках — спорим, она завтра тут уже в три будет?

— В три? Рановато, однако. В четыре.

— А я говорю, в три! Мне лучше знать! На что спорим?

— Да на что хочешь.

— Вот когда выиграю, тогда и захочу! А пока яблоко вымой, Гэлюшка-лапушка…

* * *

Уже в три Аэниэ выскочила из автобуса, остановившегося возле длинного серого дома. Конечно, было еще слишком рано, да она и не осмелилась бы позвонить в дверь раньше времени — ведь она может помешать Лави… Но сидеть дома уже не было сил, все валилось из рук, и когда девочка едва не уронила кипящий чайник себе на ноги, она поняла, что лучше больше ни за что не браться, а собраться и пойти. Пусть ей придется бродить под окнами или описывать круги вокруг дома — все же лучше, чем так. Все же — ближе к Лави…

Аэниэ задрала голову и взглянула на окна эльфки — девятый этаж, как высоко, и не разглядеть ничего, кроме блекло-рыжих занавесей…

— Видишь? Видишь?! — раздался торжествующий вопль, и Гэль вздрогнул и оторвался от работы:

— Что такое?

— Ну я же говорил, что она в три будет! Вон, смотри — по дорожке рассекает!

— Да ну? — Гэль подошел к окну, отодвинул занавесь, прищурился. — М-да… Только я бы не назвал это «рассекает». Скорее, ползет… Слушай, ты ж не собираешься ее там мариновать?

— Ну, минут пять-десять пусть побродит… — Лави пожала плечами, смешно сморщила нос. — А там пойду встречу. Кстати, сегодня она у нас остается.

— А она об этом знает? — выгнул бровь Гэль, уже успевший вернуться к рабочему столу.

— Скоро узнает! — голос эльфки донесся уже из прихожей, и Гэль усмехнулся:

— Ну, давай, хишшшница, флаг тебе в руки…

Огибая дом уже по второму разу, Аэниэ смотрела себе под ноги, чтобы прохожие не видели покрасневших глаз, и бормотала сами собой складывающиеся строки:

— Дверь отвори, впусти… Я не могу одна… Всю мою кровь, мою жизнь… Я все отдам — для тебя… Единственной мне не быть, любимой… — всхлип, — … не быть никогда… Но зеленый твой взгляд меня держит… на грани…

— Ребенок.

Аэниэ резко вскинула голову — Лави стояла посреди тротуара, опустив руки, пристально глядя на нее. Девочка вцепилась глазами в лицо эльфки, жадно отыскивая признаки — ну хоть чего-нибудь! Эльфка молчала, и Аэниэ тоже молчала, не решаясь сказать ни слова, не шевелясь, а по щекам ручьями текли слезы. Внезапно Лави вздохнула, чуть наклонила голову, раскинула руки:

— Ну что же ты, пушистая моя?

Аэниэ с громким плачем ринулась к ней в объятия.

— Я больше так не буду… Никогда не буду! Честно! Ты мне веришь, правда?

— Конечно, хорошая моя, — Лави легко чмокнула девочку в макушку, посторонилась, пропуская ее в дверь. — Ау, Гэлюш, мы пришли! — и снова девочке, — Ну все, проехали-забыли. Ага?

— Ага, — с готовностью согласилась Аэниэ, вытирая глаза и нос.

— Ну и мурушки… Слушай, поможешь мне сейчас?

— Конечно! А что?

— Посуду помыть надо… Сегодня ж куча зверствов придет, и еще Тиаля ждем — его на турнир надо выпихивать. Я-то тоже буду, и Чиаран будет, но все-таки… Пошли на кухню… Кстати, — эльфка резко остановилась, развернулась и заглянула в лицо Аэниэ, — ты уже думаешь на зимний КОН собираться?

— Ну… — пока девочка ни о чем таком не думала, — не знаю…

— Ты начинай давай, пора уже.

— Я… — Аэниэ протиснулась к раковине, заглянула — обнаружила целую гору тарелок и чашек, — Лав, где у тебя тут губка? Не вижу… Ой, нашел… Лав, я хочу в этот раз на литературное что-нибудь попасть…

— Литерату-урное… — задумчиво протянула Лави, зажигая сигарету и устраиваясь за столом. — Есть там что-то такое… Надо посмотреть. Вообще ты же у нас рисуешь классно — вот на следующий год, если все будет нормально, выставку тебе устроим… — рассмеялась, увидев перепуганное лицо девочки — та обернулась и так и застыла с мокрой губкой в руке. — Да что ты каждый раз пугаешься, как будто тебя съесть хотят! Все нормально! Там таким мазилкам выставки делают — ты гений по сравнению с ними! Пикассо!

Аэниэ рассмеялась, хотела что-то ответить, но тут раздался звонок в дверь, кто-то прошлепал открывать, послышалось бряканье цепочки, смех, и звонкий мелодичный голос пропел:

— То не волк на холме воет, то не ветер где-то там свищет, то…

— То приперся Тиаль вредный, — подхватила Лави, срываясь с места, — мы его уж сто лет ищем! Мяу, чудовище, птичка певчая!

— Ну мяу, — подтвердил Тиаль, а дальнейшую беседу Аэниэ уже не слушала — особо вредная тарелка чуть не выскользнула из рук, и девочка едва сумела изловить ее…

…И были песни, и пела Лави, потом Аданэль, затем гитару отобрала раскрасневшаяся Зарашад, потом уговорили Чиарана — а дальше никого и уговаривать не понадобилось; гитару уже рвали друг у друга из рук, а Ясень, заметив опустевшую больше чем наполовину чашку, тут же наполнял ее снова.