Повесть о лейтенанте Пятницком

Теперь Богатырев смотрел на Пятницкого сверху, смотрел внимательно, думал. Все логично. Ни по фамилии не назвал, ни по званию. "Что так?" - и все. Даже не спросил, почему и как здесь оказался. Может, Пятницкому все известно и нет надобности спрашивать?.. Почему же нет надобности? Он ведь спросил: "Что так?" Ответь на это, тогда ясно будет - почему и как ты здесь оказался. Но надо ли с этого начинать? Больно уж исповедью станет попахивать...

Смотрел, не отвечал Богатырев.

Возмужал парень, обдуло войной, обсушило. Раньше скуластость не так замечалась. Взгляд не ломается, твердый...

Что на дивизион поставили - не диво, проекция еще в учебном полку угадывалась. Кому-то такое - даль безбрежная, ему - совсем не даль. Даже та встряска не сбила с пути - на две ступеньки вверх за короткое время... У тебя тоже ступеньки, только в другую сторону, аж подковки сбренчали. Закономерно, Спартак Аркадьевич, закономерно... но как же ответить Пятницкому? Не исповедоваться же на самом деле. Но и молчать дальше в твоем положении совсем негодно...

На вопрос "Что так?" постарался ответить понятно и как можно короче:

- Развал. Подготовка запасников - из рук вон. Инспекция как снег на голову...

Не оправдывается, обид не высказывает, думает Пятницкий, уже хорошо. Все же не удержался, спросил жестко:

- Сенокос вам тоже припомнили?

Вот оно что!.. Не забываешь, меня виноватым видишь? А думал ли ты над тем, Пятницкий, что я не мог иначе? Может, себя надо было подставить, прикрыть тебя, взводного? Кому это нужно? Учебной дивизии? Для нее Пятницкий - дешевле и безболезненней. Это и наверху понимали.

Богатырев сухо вытолкнул фразу:

- За то мне выговор по партийной линии, а за это...- дернул плечом, обращая внимание на погон,- а за это - вот...

Выговор... Пятницкий сдавил зубы, посмотрел исподлобья. Вам выговор, а меня из комсомола поперли, военному трибуналу предали. Помню вашу речь зажигательную: "Пусть каждый извлечет урок". А в чем он, урок, так и не понял никто. Вы сами-то поняли, товарищ Богатырев? Почему не извлекли? Теперь вот сюда, мне в подчинение. Не терзает вас? Считали, что человек пень придорожный, можно и скоблянуть походя тележной осью, ободрать до сердцевины? Может, и сейчас так считаете? Выкиньте мысли о подлой вседозволенности. Не позволю, Богатырев, ни одной душе не позволю! Опасно такое, можно и ось обломать. Вон, обломали вроде...

Возбужденный этими мыслями, Пятницкий потер рукой лоб, прислонился к опорному шесту палатки, глухо, с нажимом спросил:

- Слишком строго с вами? Так считаете? Я другого мнения, Спартак Аркадьевич. Если учесть кое-какие мерзости личного плана, то...

Не возразил, не возмутился Богатырев, промолчал, только чуть дернул носом да кровь ко лбу и вискам прихлынула.

Пятницкий пожевал губы, охладил назревающий гнев, твердо, ребром прижал ладонь к столешнице:

- Точка на этом, Спартак Аркадьевич! - Все же, вглядываясь в лицо Богатырева, спросил вызывающе: - Со мной будете работать или?.. Нет-нет, я не настаиваю, просто до конца хочу ясного. Так как?

Богатырев, чтобы не походить на вытянувшегося в строевой стойке солдата, все время искал отвлекающее занятие: переложил бумаги на столе, даже прошелся взад-вперед. При вопросе "Так как?" стал через голову снимать ремешок планшетки. Повесил на гвоздь - под фуражку Пятницкого, ответил замедленно:

- Переиначивать поздно. И не вижу особой надобности.

Смиряясь, Пятницкий сказал:

- Мне тоже так кажется.

Пора бы о деле поговорить, времени в обрез, но встреча с Богатыревым воскресила из прошлого не только плохое.

...Прогретая под солнцем пыльная дорога по берегу Клязьмы... Упор, идущий в ровном и твердом галопе... Неухоженные избы деревни... Колодезный журавль... Прощание с Настенькой...

Вглядываясь в картины недавнего, занятый думами, долго молчал. Очнулся от неловкости затянувшейся паузы и непредвиденно для себя спросил:

- Упор-то жив? - Оттого, что Богатырев все еще стоит, не садится, неловкость усилилась. Раздражаясь на себя, резко сказал: - Да вы что стоите? Садитесь.

Богатырев сел, встретился с ожидающим сердитым взглядом Пятницкого, ответил спокойно, во всяком случае, внешне спокойно:

- В пехоту коней передали. Машины теперь.

О том, что живо. Послесловие Юрия Мешкова.

Наша литература уже имеет богатую традицию художественного освоения темы Великой Отечественной войны. И каждое произведение встречается и прочитывается с особым вниманием. Потому что тема эта неисчерпаема. Уверен: останется, что сказать и писателям будущего. Может быть, в чем-то они будут раскованней и даже объективно глубже тех, кто не отделяет события войны от событий своей жизни, от личной памяти, от обжигающих невыдуманными деталями конкретной судьбы, конкретного боя.