Повесть о любви и тьме

Эти ее слова я запомнил в точности. Как и ее улыбающийся голос. Мы были уже на улице Кинг Джордж, держась за руки, прошли мимо сиротского приюта “Талита куми”. Было половина второго. Мама надела пальто. Дул холодный восточный ветер с колючим дождем. Он был такой сильный, что прохожие не справлялись со своми зонтами. Мы же свой зонт даже не пытались открыть. Так, держась за руки, мы с мамой миновали приют, Дом Фрумина, где временно размещался Кнессет, потом “Дом ступеней”. Это было в начале первой недели января 1952 года. За несколько дней до ее смерти.

* * *

Когда дождь усилился, мама предложила:

– Давай-ка зайдем ненадолго в кафе. Папа наш не убежит.

С полчаса мы провели в кафе, которое принадлежало “йеке”, уроженцам Германии. Оно располагалось в самом начале Рехавии, напротив зданий Еврейского агентства, где в то время размещалась и канцелярия главы правительства. Мама достала из сумочки пудреницу с маленьким круглым зеркальцем, расческу, поправила волосы, припудрилась. А во мне бурлили гордость за ее красоту, радость по поводу ее выздоровления, ответственность, возложенная на меня, – оберегать от некоей тени, о существовании которой я только догадывался. Даже не догадывался, а улавливал, осязал – как некое неудобство, тонкое и странное. Так ребенок иногда воспринимает вещи, которые находятся за пределами его понимания, но он чувствует их.

– Ты в порядке, мама?

Она заказала себе чашку крепкого черного кофе, а мне капучино, хотя прежде мне такое не позволяли: “кофе-это-не-для-детей”. Еще она заказала мне шоколадное мороженое, хотя у нас считалось, что мороженое – источник простуды, а уж в холодный зимний день гарантированно. Да еще до обеда. От осознания своей ответственности я ограничился лишь двумя-тремя ложками. Время от времени я спрашивал у мамы, не холодно ли ей? Не устала ли она? Нет кружится ли у нее голова? Ведь ты только что выздоровела, выбралась из болезни… И будь осторожна, мама, возле туалета темно, и там две ступеньки. Гордость, тревога, ответственность переполняли меня. Словно, пока мы находимся в этом кафе, она – беспомощная девочка, а я – ее кавалер-рыцарь. Или ее отец.

– Ты в порядке, мама?

* * *

В здании “Терра Санта”, где размещались несколько отделов Еврейского университета с того времени, как в ходе Войны за независимость была перекрыта дорога в кампус на горе Скопус, мы расспросили, где находится отдел периодики, и поднялись на третий этаж.

Переступив порог отдела, мы увидели прямо перед собой начальника отдела доктора Фефермана, деликатного и доброго человека. Подняв глаза от груды бумаг, он радушно взмахнул обеими руками и пригласил: “Входите, входите, пожалуйста”. И папу мы увидели. Со спины. Но в течение долгой минуты не могли узнать его, потому что на нем был серый халат библиотекарей, защищающий одежду от пыли, неизменной спутницы библиотечных хранилищ. Он стоял на верхней ступеньке небольшой стремянки, спиной к нам, сосредоточившись на больших картонных папках, которые доставал одну за другой с высокой полки, разглядывал, листал, ставил на место, вытягивал следующую папку.

За все это время симпатичный доктор Феферман не произнес ни звука, он лишь уселся поудобнее в своем кресле за огромным письменным столом, и только его добрая улыбка становилась все шире, словно все это его забавляло. И два-три сотрудника отдела тоже прекратили работу и заулыбались, поглядывая то на нас, то на спину папы, не говоря ни слова, как бы присоединившись к игре доктора Фефермана. С лукавым любопытством ждали они, когда же наконец заметит человек своих гостей, глазеющих ему в спину.

С верхней ступеньки стремянки папа обратился к начальнику отдела:

– Простите, пожалуйста, доктор Феферман, можно вас на минутку, есть тут, как мне кажется…

И вдруг заметил широкую улыбку начальника и явно забеспокоился – понял, что это он причина улыбки. Глаза доктора Фефермана указали направление, в котором папе следует взглянуть. И когда папа увидел нас с мамой, лицо его, как мне показалось, побледнело. Он вернул на место большую картонную папку, которую держал двумя руками, осторожно спустился со стремянки, огляделся, заметил, что все сотрудники улыбаются, и, словно поняв, что не осталось у него выбора и ему тоже следует улыбнуться, произнес:

– Что за огромный сюрприз!

И, понизив голос, справился, все ли в порядке, не случилось ли чего-нибудь, не приведи господь?

Лицо его было напряженным и озабоченным – такое выражение лица бывает у парня, который в разгаре “вечеринки поцелуев” с одноклассниками вдруг, подняв глаза, замечает своих родителей, с серьезным видом стоящих у порога, и кто знает, сколько времени они уже здесь и что успели увидеть.

Сначала от смущения папа, сам того не замечая, пытался легонько вытолкать нас за дверь, в коридор, но, оглянувшись, произнес, обращаясь ко всему отделу, но главным образом к доктору Феферману:

– Извините, на несколько секунд?..