Читаем Повесть о любви и тьме полностью

На перекрестке, где сопрягались улицы Юлиан, Мамила и Принцесса Мери, всегда стоял проворный полицейский в шортах и белых нарукавниках. Он стоял на крохотном островке из бетона, над которым возвышалась округлая крыша, нечто вроде зонта, и правил твердой рукой. Словно всемогущий бог, вооруженный пронзительным свистком, регулировал он движение: левая его рука останавливала, а правая решительно требовала ускорить движение. За этим перекрестком простирался «большой мир», вырываясь за пределы еврейского торгового и делового центра, расположенного у стен Старого города, иногда этот мир достигал арабской части Иерусалима — Шхемских ворот, улицы Султана Сулеймана и даже торговых рядов внутри стен Старого города.

Во время таких путешествий тетя Грета обычно затаскивала меня в три-четыре магазина женской одежды, в каждом из которых она любила надеть, раздеть и вновь надеть в сумерках примерочной кабинки несколько роскошных платьев, разных юбок и блузок, великолепных ночных рубашек, а также целый ассортимент халатов разных цветов, называемых ею «неглиже». Однажды она примерила меха, приведшие меня в ужас страдальческими глазами убитой лисы. Мордочка этой лисы потрясла меня, потому что выражение ее показалось мне и злым, и жестоким, но, вместе с тем, до такой степени несчастным, что это не могло не надорвать сердце.

Вновь и вновь утопала тетя Грета в объятиях примерочной кабинки, из которой спустя какое-то время, тянувшееся для меня как семь худых лет, предсказанных Египту Иосифом, она, наконец-то возникала, вся сияющая. Снова и снова являлась она Афродитой с тяжелым задом — только что родившейся и поднимающейся к нам из пены волн, вылупившейся за занавеской в новом своем обличии, каждый раз все более красочном и сияющем. Для меня, для продавца, для других посетителей магазина тетя Грета поворачивалась раз-другой на каблуках перед зеркалом. Несмотря на свои тяжелые бедра, она с удовольствием исполняла перед нами этот грациозный, кокетливый пируэт. И каждому из нас в отдельности задавался вопрос: идет ли ей? Делает ли ее лучше? Не вступает ли в противоречие с цветом ее глаз? Хорошо ли сидит? Не полнит ли ее? Не вульгарно ли? Не слишком ли вызывающе? При этом лицо ее заливалось румянцем, а поскольку она стеснялась своих красных щек, они краснели еще больше, все лицо ее и шея приобретали почти фиолетовый оттенок. Наконец, она самым решительным образом обещала продавцу, что, скорее всего, она вернется еще сегодня, то есть в самое ближайшее время, после обеда, ближе к вечеру — после того, как она заглянет и в другие магазины. Для сравнения. Самое позднее — это будет завтра.

Насколько мне помнится, она никогда не возвращалась ни в один из этих магазинов. Более того, она всегда была очень осторожной: не входила в один и тот же магазин, пока со дня ее предыдущего посещения не пройдет несколько месяцев.

Ни разу не купила она никакой одежды — во всяком случае, все те путешествия, где я выступал в качестве сопровождающего лица, советчика, конфидента, все, без исключения, заканчивались тем, что она уходила с пустыми руками. Быть может, не было у нее достаточно денег. А быть может, примерочные кабинки с задергивающимися занавесками в иерусалимских магазинах женской одежды были для тети Греты, в конечном счете, тем, чем был для потертой куклы-царевны волшебный замок, который я строил для нее из кубиков на краю циновки.

*

Пока однажды — это было в зимний день, продуваемый ветрами, которые вздымали в потоках серого света шуршащие стайки опавших листьев, — не прибыли мы, тетя Грета и я, рука об руку, в великолепный просторный магазин женской одежды, кажется, в одном из арабских христианских кварталов. Как всегда, тетя Грета погрузилась в волны халатов, ночных сорочек, разноцветных платьев, скрывшись в глубине примерочной. Перед тем, как скрыться, она осыпала меня желеобразными поцелуями, усадила на низенькую скамеечку, чтобы я дожидался ее перед кабинкой, где она уединилась за тяжелым темным занавесом: «Ты ведь обещаешь мне, что, не приведи Господь, не станешь никуда уходить, только подождешь здесь тихонько, и, главное, ни в коем случае не станешь разговаривать с незнакомыми людьми, пока тетя не выйдет, став еще более красивой. И если будешь хорошим, то получишь от тети маленький сюрприз, угадай — какой?»

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары