Повесть о Макаре Мазае

Вот и он, Ростов-папа, как тогда говорили! Но злым отчимом показался голодному деревенскому мальчику этот красивый, по-южному шумливый город. Долго и бесцельно бродил Макар по улицам, дивился на грохотавший трамвай. Хотел было прокатиться на «колбасе», да не было сил взобраться. Стемнело, когда Макар вышел на главную, идущую вверх улицу — Садовую, и побрел, заглядывая в зеркальные витрины магазинов. К одному подъезду с грохотом подкатывали лихачи-извозчики. «Ампир» — с трудом разобрал вывеску Макар, заглянул внутрь, откуда доносилась веселая музыка. Увидел столики, обильно уставленные снедью, есть захотелось еще больше… Под громкую музыку какой-то толстяк неуклюже пытался танцевать с тоненькой девушкой. Потом на сцену вышла нарумяненная женщина и запела, тараща заплывшие жиром глазки:

Шумит ночной Марсель
В притоне «Трех бродяг»,
Там пьют матросы эль,
И женщины с мужчинами жуют табак…

Макарке хотелось побольше узнать о Марселе, где почему-то вместо хлеба жуют табак. Он было протиснулся в дверь, но величественный швейцар в фуражке с золотым околышем налетел неожиданно:

— Вон отсюда, босявка!

И мальчик потащился дальше, с трудом передвигая ноги. Добрался до Сенного рынка и пристроился на ларе.

На рассвете очнулся от полузабытья: кто-то тряс его за плечи.

Перед Макаром стоял подросток лет пятнадцати в клетчатом картузе, лихо надвинутом на грязные вихры.

— На, пацан, держи! — Он достал из кармана пачку «Таис», залихватски закурил и, протянув папироску Макару, спросил:

— Из каковских будешь?

— А ты кто? — вопросом на вопрос ответил Мазай.

— Дубровского знаешь? Может, читал у Пушкина о благородном разбойнике? Не читал? Темнота! Я, как Дубровский, отнимаю награбленное у проклятых нэпманов и, значит, борюсь с буржуями.

— А так ты это делаешь?

— Мы вагоны «чистим» на перегоне Ростов — Нахичевань. Ну, нечего дрыхнуть, потопаем в хазу на Боготяновку!..

Расставаться с единственным человеком, который заговорил с ним в этом большом городе, Макару не хотелось. Тем более, что он тоже люто ненавидел проклятых буржуев и к тому же был бесконечно одинок.

Так Макар стал беспризорником. Поначалу ему даже понравилась новая беззаботная жизнь: «марафет», ночевки в асфальтовых котлах, драки «жульманов», деливших «сферы влияния» за «верх» и «низ» Ростова. Вместе с «Дубровским» и его чумазыми дружками Макар «чистил» вагоны, прятался от железнодорожной милиции. Но вскоре безделье и воровские привычки новых друзей стали тяготить честного крестьянского парнишку, привыкшего к труду. Захотелось вернуться на Кубань. Поехать обратно? Долго он не мог решиться на это.

Однажды на Нахаловке, когда Мазай раздумывал, как бы честно подработать на обед, к нему подошел человек в солдатской шинели. Макару стало не по себе от пристального взгляда. Он было рванул в сторону.

— Стой, сынок! Чего испугался? Иди-ка сюда!

Что-то остановило Макара: то ли добрый голос, то ли красноармейская шинель, напомнившая отцовскую. Мальчик рассказал прохожему о своей шалой жизни, о погибшем отце. Человек выслушал повесть и сокрушенно покачал головой.

— Значит, говоришь, батька твой погиб за Советскую власть? А его сынок родной баклуши бьет?

— Я с буржуями борюсь, с нэпманами! — насупился Макар.

Засмеялся человек в шинели:

— Буржуи, нэпманы, кулачье последние денечки догуливают. Их и без тебя Советская власть к ногтю прижмет, — и, глядя в доверчивые мальчишечьи глаза, спросил:

— А почему ты в детский дом или в колонию не идешь?

— Сколько раз убегал, когда в милицию тащили, — признался Мазай. — Я человек вольный, свободу люблю!

— Дурачина ты, — по-доброму усмехнулся его собеседник. — И свобода твоя не стоящая. Ну, раз ты такой свободолюбивый, вот тебе мой наказ: возвращайся на Кубань, в родную станицу, и айда прямиком к станичным комсомольцам. Они твою душу бродячую наверняка поймут, пригреют тебя и работу подыщут. Послушай меня, родной отец тебе то же самое посоветовал бы!

И он взял Макара за руку.

Из-за угла выскочил «Дубровский»:

— Это еще что за фраер? — выкрикнул он, но приблизиться не решился.

— Отцов братеник! — отозвался Макар.

О своем возвращении на Кубань Макар Мазай впоследствии рассказывал так:

«Полтора года беспризорной жизни пролетели быстро. Я ехал в родную станицу полный надежд. Весенняя земля пьянила, она звала к себе, и мне казалось, что я способен перевернуть горы…

Меня давно тянуло к комсомольской молодежи. Встречаясь с комсомольцами, я часто им завидовал. Вечером пошел в станичный комитет комсомола.

То ли на меня подействовала обстановка — аккуратно убранная комната, портреты на стенах, деловитый вид парней, оживленные осмысленные разговоры, — то ли от усталости, но я размяк, и мне очень хотелось открыть кому-нибудь свою душу.

В комсомольском комитете оказались чуткие товарищи. Я рассказал им обо всем — как жил, как попал к беспризорникам, рассказал о тяжелых думах, которые меня мучили в зимние ночи, вспомнил и об отце. Они меня слушали хорошо.

Свою «исповедь» я кончил так: