Он обернулся. На площадке стоял человек в полувоенном костюме. Хотя костюм изменил облик, Сергей тотчас же узнал первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко, а с ним и секретаря ЦК КП(б)Б Г. Б. Эйдинова. Того Эйдинова, которого Сергей помнил еще с 1926 года, когда привозил в Москву свою ватагу пионеров. В ту пору Григорий Борисович работал в Краснопресненском райкоме комсомола, и не раз до войны и в войну приходилось Сергею встречаться с этим умным доброжелательным коммунистом.
Последний раз он видел Пономаренко и Эйдинова в июле, в штабе Буденного, а до этого в мае, в Минске, в большом просторном кабинете в здании ЦК. Разговор тогда был неторопливый, обстоятельный, подробный и, выходя из кабинета, Сергей уже знал: его зовут на большую республиканскую работу. Когда все это было? Сколько же страшного, даже невероятного стряслось с тех пор, с того неторопливого и долгого разговора за стаканом чаю!
Может быть, и этот старейший большевик ленинской закалки подумал о том же, глядя на молодого еще, но уже седого батальонного комиссара с двумя шпалами на петлицах?
— Вы откуда, Антонов?
— Из госпиталя на фронт. Предписание получил в ПУРе.
Секретарь ЦК внимательно посмотрел на Сергея, словно что-то неожиданно решив для себя.
— Где вы остановились?
— Где же нам, фронтовикам, останавливаться? Ночую в академии на Триумфальной…
— Ну, будьте здоровы! — неожиданно быстро попрощались с ним Пономаренко и Эйдинов.
Сергей решил не спускаться в метро, а пройти до академии по улице Горького пешком, не спеша. Он шел по московским улицам, мысленно уже прощаясь со столицей и твердо, до мелочей зная весь уклад будущей своей жизни.
Едва он успел расстегнуть ворот гимнастерки, прилечь, по радио разнеслось:
— Батальонного комиссара Антонова — срочно к дежурному по академии…
Ничего хорошего это не сулило. Сергей наскоро пожевал чаю — дернул же черт «обмывать» предписание — и явился к дежурному. Тот, на правах равного по званию, накинулся на Сергея:
— Ты где пропадаешь? Тебя срочно к…
И он назвал фамилию того хмурого генерала-кадровика, который только-только вручил Антонову назначение.
Сергей встревожился:
— А в чем дело — не знаешь?
— Да не торчи здесь, тебя машина дожидается!
Машина из ПУРа — это кое-что значило — может, пронесет!
…В приемной сидело несколько человек. Но дежурный адъютант, увидев Антонова, проводил его в кабинет, минуя очередь.
— Садитесь, товарищ Антонов! — неожиданно веселым голосом сказал бригадный комиссар, и Сергей отметил про себя, что назвал он его не по званию, не просто по фамилии, а так, как обычно обращаются друг к другу коммунисты, товарищи по работе.
— Курите? — Бригадный комиссар достал «Казбек», постучал папиросой по коробке.
Сергей все еще до конца не понимал, зачем его вызвали.
— Спасибо. С удовольствием.
— Предписание у вас с собой? Дайте его…
Сергей протянул листок. Начальник управления взял его, неторопливо, чуть шевеля губами, прочитал и также неторопливо, спокойно разорвал большую бумагу с печатью.
Антонов рывком поднялся:
— В чем дело, товарищ бригадный комиссар?
Что-то ожесточенно-суровое было во взгляде молодого, с обожженным лицом фронтовика, вскочившего со стула.
Начальник управления поспешил объяснить, странно вглядываясь, словно впервые увидел Антонова:
— Вас отзывают в распоряжение ЦК Компартии Белоруссии.
Они посмотрели друг на друга, и, хотя никакие инструкции, никакие директивы не позволяли начальнику управления сказать больше, да о многом и ему не положено было знать, все же он протянул руку Сергею, тихо заметив:
— Ты скажешь сейчас, что хочешь на фронт. Я и сам подавал рапорт и получил от начальника головомойку, потому что люди всюду нужны… Здесь — тоже…
И еще, наверное, ему хотелось сказать этому молодому комиссару, так сумасшедше сверкнувшему глазами, когда рвали его ненужное теперь фронтовое предписание: «Дело тебе предстоит еще более трудное и тяжелое, чем танковые бои».
Но этого бригадный комиссар вовсе уже не мог позволить себе. Вместо этого он произнес только:
— Явитесь в комнату номер сто. Старая площадь. Ясно?
— Пропуск?
— Пропуск заказан.
Партийный штаб Белоруссии временно помещался в здании ЦК ВКП(б). Сергей нашел указанный в пропуске кабинет, постучал.
— Входите!
За столом в кабинете сидел первый секретарь ЦК КП(б)Б П. К. Пономаренко. С момента их короткого разговора в гостинице «Москва» прошло не более трех часов.
За эти три часа перевернулась жизнь Сергея.
Еще вчера утром он думал о танках, о новых товарищах, а сегодня в кратких и точных словах секретарь ЦК обрисовал характер и масштабы будущей его деятельности:
— По всей Белоруссии, в лесах, по дальним хуторам, в полесских болотах и минских пущах, от Бреста до Витебска полыхают партизанские костры. Обозначались масштабы небывалого фронта, всенародного сопротивления. Оттуда, из глубины фашистского тыла, идут в Москву донесения и первые радиограммы — партизанам необходимы специалисты — подрывники и диверсанты, врачи и радисты.
Антонов слушал Пантелеймона Кондратьевича, подавшись вперед всем телом.