Повесть о моем друге

В тот же день из Москвы была отправлена ответная радиограмма. В ней командира партизанской бригады запрашивали о вещах абсолютно секретных и никому, кроме него, не известных. Если его нет в живых, никто не смог бы дать ответа, даже приблизительного. В радиограмме предлагалось назвать точную дату встречи в Москве и некоторые наиболее важные вопросы, поднимавшиеся на совещании. Ответ пришел незамедлительный и точный.

Значит, наш командир жив? И все же возможность провокации не исключалась. Надо было отправляться в тыл к этому странному подполковнику с замысловатой двойной фамилией.

— Кого пошлем? — спросил секретарь ЦК.

Сергей предложил свою кандидатуру.

— Вы слишком много знаете, — возразил П. К. Пономаренко. — И не уговаривайте! Попадете к ним в руки, они найдут способ докопаться до всего…

Начальник и подчиненный чуть не поссорились той ночью, когда Сергей пытался уговорить Пантелеймона Кондратьевича. И только когда Сергей припомнил, что шел работать в штаб на полгода, что отбирал себе бойцов, — хотел с последней группой уйти в тыл, что, как говорится, «стал ногой на горло собственной фронтовой песне», — тогда только начальник Центрального штаба согласился.

С этим же самолетом было решено отправить на длительное время в тыл врага представителей Белорусского партизанского штаба И. П. Ганенко, Р. Н. Мачульского и К. И. Доморада.

Линию фронта пересечь следовало затемно. До передовой «Дуглас» должны были сопровождать истребители, а потом им предстояло вернуться домой — не хватило бы горючего, чтобы эскортировать до места. Условленный посадочный знак — костры, выложенные «конвертом».

Сергей вооружился, что называется, до зубов: гранаты, трофейный автомат, на боку — маузер.

— Когда сядем, моторы не глушить! — сказал Сергей командиру корабля.

— Есть! — коротко ответил он.

Сергей и командир корабля понимали, каким трудным может оказаться их полет. Они летели, в сущности, безоружные (что может сделать автомат против пушки, если она замаскирована в кустах?), и никто из них не мог предположить, чем окончится этот ночной полет, связанный со смертельным риском.

Сергей посмотрел на пилота и заметил на руке у него кольцо. Улыбнулся даже: в пору его юности если кто и носил кольца, так разве что «бывшие» и нэпманы.

— В Англии купил, — поймав взгляд Сергея, пояснил пилот. — Там все женатые носят. А я — женат.

Кольцо, торжественный свадебный пир, хмельные крики: «Горько!» Ничего этого не было в жизни Сергея. И с Маринкой связывало его куда более важное и основательное, чем эти обязательные атрибуты супружества: общее дело, общая судьба. А теперь и общая беда — война.

…Три «ястребка» покачали крыльями — пожелали удачи, растаяли в предрассветном небе. До района, указанного в последней радиограмме, дошли благополучно. Вот открылся луг с четырьмя кострами, выложенными конвертом: все сходилось.

Пилот и Сергей переглянулись.

— Садимся, — кивнул Сергей.

…Колеса побежали по мокрой от росы траве.

— Моторы пусть работают — на малых, — повторил Сергей и приготовил автомат, прижав его к животу, чтобы — в случае опасности — сразу же пустить по фашистам очередь «веером».

К самолету бежало несколько десятков людей. Очередь из башенного пулемета прошила воздух. Бежавшие остановились.

— Командира бригады ко мне! — крикнул Сергей.

И вдруг услышал знакомые голоса:

— Товарищ Антонов!..

Его узнали. Узнал и он тех отчаянных ребят, бывших курсантов своих, которых учил в лесной школе премудростям диверсионного дела во время «Особого сбора».

— Глуши моторы! — отчаянно-весело приказал Сергей.

…Подполковника Гиль-Родионова допрашивали долго. Сколько самых невероятных, невозможных сюжетов ежечасно и ежедневно предлагала война, сколько необычайных поворотов в человеческих судьбах она открывала! Но такой исповеди, которую слушал Сергей и его друзья той ночью, никто, пожалуй, не мог себе представить.

…Кадровый военный, подполковник Гиль-Родионов встретил войну в должности начальника штаба 229-й стрелковой дивизии. В страшные июньские дни сорок первого, когда управление войсками Западного фронта было нарушено, когда на аэродромах горели самолеты, в невероятной «каше» где-то под Толочином подполковник был ранен.

Очнулся в гитлеровском лагере. Что пережил он в те месяцы, трудно передать: голод, мучения, издевательства. Прошел он путь сложный и совсем не прямой.

Уже в те тяжкие дни у него зародилась, — как он рассказывал, — мысль дать согласие на создание, — как того хотели фашисты, — националистической воинской части, с тем чтобы вывести с собой из лагеря как можно больше пленных, сформировать из них бригаду или дивизию, а затем, получив от фашистов вооружение, — перейти линию фронта и соединиться с частями Красной Армии. О своем «согласии служить рейху» Гиль-Родионов сообщил фашистскому командованию и получил согласие на формирование «1-й русской национальной бригады».