Повесть о мужестве

Ослепительно белая струя, рассыпая искры, ударила в дно ковша, похожего на огромную разливательную ложку на колесах. На черном от копоти потолке причудливо зашевелились тени стальных ферм. Двое рабочих осторожно покатили тяжелый, раскалившийся до темно-вишневого свечения ковш по рифленым чугунным плитам пола. На поверхности металла подрагивала бурая сморщенная пленка. Ковш медленно наклонился, и тонкая струйка металла полилась в форму. По литейной поплыл голубой угарный дымок. Резко запахло жженой формовочной землей. Вот форма уже залита, из ее лётки со свистом вырывается струйка бурого дыма, а из ковша уже льется металл в следующую. Литейщик в большом кожаном фартуке и таких же рукавицах, словно заботливый повар, раздает порции металла. Вот и последняя форма получила свою порцию. Медленно тускнеет раскаленное дно опрокинутого ковша. Рабочий цикл окончен. Все облегченно вздыхают. В ожидании этого момента работали формовщики, набивая опоки, и Франц Павлович трудился в своей «кухне». Сейчас он стоит в дверях ваграночной и, поглядывая на сына, перемигивается с пожилым литейщиком, который, вытерев большим платком мокрое от пота лицо, жадно пьет из большой кружки подсоленную воду.

И стал Николай Гастелло рабочим. Первые дни он находился словно в тумане, кипучая жизнь большого заводского коллектива ошеломила его. Ребята, с которыми он постоянно встречался в клубе, здесь были совсем другими — серьезными, сосредоточенными. Выйдя как-то из цеха, он прямо наткнулся на Старикова: тот нес на плече какой-то неведомый Николаю инструмент.

— Ага, попался, — подмигнул он Николаю. — Правильно, хватит лодырничать! — и, не дожидаясь ответа, пошел дальше, шагая через мутные осенние лужи.

В обед в заводской столовой Николай встретил Леву Рябова. Потолковали о самодеятельности, договорились встретиться в клубе.

— А на курсы ты уже ходил? — поинтересовался Лева на прощание.

— Еще бы!

В первый же день, как только у Николая оказался заводской пропуск, он пришел в канцелярию курсов.

— Заявление принес? — спросил его завуч.

— Да.

— Так, так, учиться, значит, задумал. Дело хорошее… Гастелло? Это не родственник твой в литейке работает?.. Отец? Вон как! Ну, посмотрим, что ты тут написал. «Прошу принять на учобу… окончил пять классов». Все правильно, только «учебу» надо через «е», а не через «о» писать. Да ты не тушуйся, не такие еще грамотеи к нам приходили, — сказал завуч, заметив смущение Николая. — В общем, десятого в пять тридцать первое занятие.

Теперь Николай три, а то и четыре раза в неделю приходил домой в десятом часу.

— Ну как, студент, трудно? — спрашивал его иногда Франц Павлович.

— Трудно, батя, — отвечал Николай, — фундамент у меня жидковат.

Наскоро поужинав, он засаживался за учебники и конспекты. Но, уходя к себе, никогда не забывал хоть парой слов переброситься с Ниной и Виктором. Старший в семье, он относился к ним с нежной заботливостью и был в курсе всех их школьных и домашних дел. А если у него выкраивались два часа свободного времени, он мастерил им игрушки. Не даром прошли месяцы учебы в Доме подростков: ладно сделанные и тщательно раскрашенные паровозы, вагоны, автомобили Виктора и кукольная мебель Нины были сделаны руками старшего брата. Много времени Николай уделял клубу и общественной работе на заводе и курсах. Серьезный, вдумчивый, к работе, равно как и к учебе, он относился с исключительной добросовестностью и, начав дело, никогда не бросал его. Эти его качества ценили все и, когда нужно было поручить кому-нибудь общественную работу, первым делом вспоминали про Николая. И неудивительно, что вскоре он с гордостью привинтил на лацкан своего пиджака маленький комсомольский значок.

7

Особых знаний профессия стерженщика не требует, нужны только аккуратность и внимание. Ни того, ни другого Николаю было не занимать. Стержни его всегда отличались точностью, и вскоре мастер стал поручать ему самые сложные работы. К новому году у него даже появилась ученица Аня Мечтакина, худенькая, хорошенькая девушка с застенчивой улыбкой. Забавно морща брови и помогая себе языком, она прилежно трудилась, робко поглядывая на своего учителя. Николай казался ей средоточием всех достоинств. Особым уважением она прониклась к нему после одного случая. Как-то взяла она несколько небольших форм и понесла их к месту заливки. По дороге споткнулась на брошенную кем-то посреди цеха проволоку, и формы попадали на пол. Аня готова была расплакаться, слезы уже навернулись на ее глаза, но Николай вдруг скомандовал:

— А ну, ребята, докажем нашу комсомольскую дружбу: возьмем каждый по одной сломанной форме — и в момент все будет в порядке. А ты, Аня, не плачь, ничего страшного не случилось.

Действительно, через пятнадцать минут все формы были исправлены и стояли на верстаке у Ани.