Повесть о мужестве

Вот и гора Бани-Цаган; словно ожерельем, окружена она дымной, искрящейся линией переднего края. Капитан Меркулов дает команду перестроиться в боевой порядок. Истребители сопровождения, набрав высоту, уходят в сторону. Где-то впереди взорвались первые огненные шары зенитных снарядов. Все ближе и ближе бурые клочки дыма. Остро запахло горелой взрывчаткой. Огромное тело самолета вздрагивает от близких разрывов. Не меняя курса, девятка идет в сплошном огненном шквале.

На лбу у Николая выступили капельки пота. Кислый запах тротила проникает в легкие, вызывает тошноту.

— Командир, курс! — говорит штурман.

Они уже над целью. Внизу, в тумане, перемешанном с дымом и гарью, изрыгающая огонь батарея противника. Гладкие, тупорылые тела бомб словно нехотя отрываются от самолета и с нарастающей скоростью летят вниз. Николай смотрит им вслед и видит, как взметнулись вверх коричневые султаны дыма. Из штурманской кабины высовывается Женя Сырица и показывает командиру большой палец.

— Нормально, командир! — кричит он.

Гастелло только по губам штурмана догадывается, что сказал Сырица. Даже гул моторов заглушают близкие разрывы зенитных снарядов.

Резко изменив курс, девятка вырвалась из огненного кольца и пошла обратно к аэродрому заправиться горючим, подвесить бомбы и снова лететь к горе Бани-Цаган. И так двое суток — девять боевых вылетов, каждый из которых для любого из летчиков мог оказаться последним. Под конец летали уже в составе семи машин: один из самолетов, подбитый зенитным огнем противника, совершил вынужденную посадку в степи, а другой при уходе от цели загорелся в воздухе, и экипаж покинул его на парашютах. На бомбардировщике Гастелло осколком снаряда был ранен стрелок Зинченко.

К исходу боя после сокрушительных ударов наших войск и авиации более десяти тысяч японцев, оборонявших гору, кинулись к переправам, оставляя тяжелое оружие и технику. Так было выиграно самое крупное сражение на реке Халхин-Гол.

Три дня спустя, заделав рваные пробоины в корпусе своего самолета, Гастелло снова летел в Читу. На борту у него было двадцать шесть человек раненых.

5

Солнце клонилось к закату, когда по ростовскому военному городку разнеслась весть: «Летят, летят!» Далекий, похожий на гром гул все нарастал. Все, кто оставался в городке, высыпали на улицу, некоторые побежали к аэродрому. Вдали показались, розовые в закатных лучах, корабли. Вот они меняют походный строй, идут на посадку. Воздух дрожит от гула моторов. Ветер наносит знакомые запахи бензина, нагретого авиационного лака, выхлопных газов.

Аня не пошла со всеми вместе на аэродром. Она ходила взад и вперед мимо своего дома, тиская в руках смятый носовой платок.

«Радость-то, радость какая! Бежать на аэродром? А вдруг он не прилетел? — и она опять поворачивала обратно. — Дура я, — утешала она себя, — если бы случилось что-нибудь, я бы знала. Ведь прислал же из госпиталя письмо Зинченко!»

Рокоча моторами, над головой Ани проплыл бомбардировщик с голубой двойкой на фюзеляже — она отчетливо разглядела ее в начинавших густеть сумерках.

«Его машина!» — И, не разбирая дороги, Аня побежала в сторону аэродрома.

— Знал бы ты, как тревожилась я за тебя, — сказала она Николаю, когда тот, приняв душ и поужинав, сидел за своим столом и крутил ручку приемника.

— А чего было за меня тревожиться? — пожал плечами Николай. — Я же писал тебе, что перевозил раненых, почту.

— Да, да, почту, — вздохнула Аня. — Эх, Колька, Колька! А Зинченко у тебя где, в Чите ранило?

— Ну, было разок, — согласился Николай. — Да ведь прошло.

Прошло, но ненадолго. Вскоре новая боевая тревога подняла отряд Николая в воздух. Теперь корабли улетали на запад. И снова тревожная тоска ожидания и редкие лаконичные телеграммы: «Жив-здоров». Лишь один раз пришло письмо из Барановичей, да и то перед самым возвращением.

В начале зимы, когда холодные ветры рассыпали над аэродромом снежную крупу и все кругом побелело, снова сирена подняла Николая.

— Улетаю в правительственную командировку, — сказал он Ане, прощаясь. — Надолго ли? Не знаю, как дела сложатся.

На одном из аэродромов под Ленинградом сменили колеса на лыжи и полетели дальше на север, где восьмая армия командарма Штерна вела тяжелые кровопролитные бои с белофиннами. Из-под Петрозаводска перелетели на полевой аэродром, оборудованный на одном из замерзших озер, которых в том краю бесчисленное множество.