Повесть о настоящем пацане

Прошло не менее двадцати минут, как погружение и размещение в купе СВ было успешно закончено. Вован Натанович стоял на подножке поезда и чувствовал себя катастрофически неуютно оттого, что через считанные минуты он останется по-настоящему один. И дело было даже не в том, что боязнь одиночество было заразной болезнью, которую он подцепил от своей жены воздушно-капельным путем. Дело было в том, что с того самого дня, когда деньги, имеющиеся у него в распоряжении совершили качественное изменение и превратились в капитал, Вован Натанович ни на минуту не выходил из-под опеки высококвалифицированных специалистов в области бизнеса и финансов. Сколько Вован Натанович помнил себя в роли большого босса, рядом с ним постоянно маячила благородная фигура человека, который был рад защитить его интересы в этом непростом и жестоком мире бизнеса. Только эти выпускники-медалисты с их вечными очками и педантскими замашками, как казалось Вовану Натановичу, могли уберечь его самого и его капитал он порчи или убытка. В этом была правда, но только некоторая ее доля.

Другая доля, которая, как основание айсберга, скрывалась под темной водой и была Вовану Натановичу по определению не доступна, зижделась на том правиле, что, если где-то есть деньги, то там есть и те, кто эти деньги умеет присваивать без особенных усилий. Дроздову было невдомек, что справедливость капитализма в том и состоит, что существуют силы, призванные сохранять капитал от бесконечного роста. И если от сил полицейско-государственных как-то и можно укрыться, то эти силы, закономерные и неумолимые, все равно настигнут и обгрызут то, что нажито правдой и неправдой да так, что хозяин будет только бесконечно благодарен и сверх того еще назначит приличное жалованье.

Вован Натанович настолько привык видеть рядом с собой умную физиономию Саныча, что сейчас, чувствуя под своими ногами дрожание неверного пола, он буквально физически ощущал, как почва ускользает из-под его ног. Саныч же попрощался с боссом довольно сухо, постаравшись как можно понятнее и доступнее объяснить ему, что и когда нужно делать, чтобы уберечь себя от всяческих неприятностей. Эту маленькую лекцию Саныч повторял уже в десятый раз, совершенно не надеясь на то, что она дойдет до начальственного сознания и задержится в ней. Это делалось из чувства долга. Все равно все документы были с лихвой заготовлены на все случаи жизни, по всему пути следования и на месте назначения было все заранее приготовлено таким образом, чтобы хозяину не пришлось ни секунды колебаться, утомляя себя выбором, а работники поезда получили подробнейшие инструкции с прилагаемой оплатой.

Душа за босса у Александра Александровича была спокойна, работа была выполнена на все пять. Посему он достаточно сухо и спокойно попрощался со своим подопечным и мягко велел ему подниматься в купе – поезд должен был вот-вот отправиться.

Вован Натанович жалостно размазывал слюни по стеклу вагона, переполняясь сентиментальностью – насколько это возможно для подобного персонажа. Он и не догадывался, в каком направлении отправится с вокзала его верный друг и соратник.

А друг и соратник отправлялся из того самого аэропорта, куда опоздал Дроздов, на комфортабельном авиалайнере одной из очень уважаемых авиакомпаний зарубежья в места настолько отдаленные от этих, что там даже и не догадывался никто, что где-то может быть холодно и мерзко. Саныч летел туда навстречу своей новой судьбе, которая, в виде «Мисс Майями», ждала его на балконе сверх-звездного отеля, томно покусывая свои перламутровые ногти. Он оставлял за спиной годы и годы упорной учебы, работы, две брошенных на произвол судьбы семьи – его мама и Дроздовы, и все это – со спокойной совестью. Совесть была совершенно спокойна, ведь предел мечтаний был достигнут, а все дела завершены. Саныч мог наслаждаться жизнью и ни о чем больше не задумываться – он только что разорил Дроздовых абсолютно.

ГЛАВА 24. Я ОСТАЮСЬ!

Так, неся в вытянутых руках свою добычу, походя своим придурковато-торжественным видом на новое воплощение символа единства противоположностей рабочего и крестьянки, братья пешком дотопали до резиденции главы семейства и, минуя все посты, прошли прямиком в его кабинет.

Там, нестройным хором под удивленным взором отца, они искренне просили прощения за свои проступки и умоляли только об одном – разрешить им вернуться в родное семейное лоно и занять в иерархии хотя бы самое скромное место, если только это не повредит репутации, безопасности и целостности семьи.

Папа, голова которого все еще трещала после недавно закончившихся праздников, довольно хмуро воспринял это покаяние и с совершеннейшим равнодушием посмотрел на болтающиеся на веревочки ключи, которые стоили таких трудов и страданий близнецам. Взяв их двумя брезгливыми пальцами за эту самую повидавшую виды веревочку, Папа передал их стоящему поблизости помощнику и сказал: