Читаем Повесть о пережитом полностью

С 1916 года отец работает во Временных железнодорожных мастерских при депо станции «Владивосток». Зная его увлечение гирями, глядя на его плечи и грудь, товарищи определили его молотобойцем-клепальщиком. В то время при ремонтах подвижного состава главное внимание уделялось заклепкам, электросварка была в диковинку. Вот и махал мой батя кувалдой по несколько часов в день. О чем, кстати, никогда не жалел и любил похвастаться. Заработки, надо полагать, были неплохими. В конце 1916 года его друзья приобрели себе приличные костюмы, вырядились «под интеллигентов», а отец облачился в костюм-тройку с галстуком. Правда, первую обнову он приобрел сразу по приезде на полученные «подъемные», тут же сфотографировался 5 апреля 1916 года в позе этакого скучающего городского сноба, чтобы там, в Полтаве, не подумали, что он простой молотобоец.

Где и когда учился отец грамоте, я так и не узнал. Может быть, он учился в церковно-приходской школе в селе Мачехи? Вряд ли. Скорее всего, основы грамоты постиг он в приюте. Но сколько я помню, он всю жизнь учился по своей системе, был самоучкой. Видел я толстенный альбом, абсолютно неподъемный для ребенка, в красном сафьяновом переплете, на котором золотыми буквами было вытиснено: «Избранные произведения Н. Г. Христенко». Весь альбом был заполнен тщательно переписанными от руки модными в то время стихами, пословицами, песнями, рассказами русских и украинских поэтов и прозаиков. Запомнились годы, подписанные под ними: 1913, 1915, 1918… Сотни, если не тысячи, произведений, «избранных» отцом у Надсона, Мережковского, Лермонтова, Шевченко и других светлых умов, стали его первой грамотой. А когда он освоил гитару и наладился петь «жестокие» романсы (совсем неплохо для небольшой компании), круг его знакомых и друзей значительно расширился. Увлечение поэзией и литературной классикой выдавало его за очень грамотного среди своих. Может быть, именно это обстоятельство сыграло свою роль в продвижении по службе: в 1918 году его переводят табельщиком в тех же мастерских, а еще через некоторое время делают «письмоводителем». Была такая должность. Пришлось ему заняться своим почерком. Опять в свидетелях оказался альбом с «Избранными произведениями…». С каким упорством работал отец, остается только поражаться. За несколько лет он научился писать классическим каллиграфическим почерком, какой я встречал только на визитных карточках, выполненных в типографиях. Терпения и целеустремленности ему было не занимать.


Отец

Владивосток. 12 ноября 1916


На Дальний Восток революция докатилась не сразу. Первые ее гонцы прибыли сюда вместе с оккупировавшими бухту Золотой Рог японцами. Организовывались рабочие отряды самообороны. Возникли первые Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Шел 1918 год. Особенно активно вели себя железнодорожники и рабочие Временных мастерских, в том числе и отец. Как одного из грамотеев его выдвинули в какой-то Совет, выдали винтовку. Вспоминая об этом смутном времени, он рассказывал: «Выбрали. Дали винтовку. Стрелять научили раньше. Но ни разу не выстрелил. Не пришлось».


Рекруты железнодорожного батальона (отец стоит слева)

Владивосток. 1916


В конце июля 1919 года родился я. Жили мы в то время в бараке на Второй Речке. Барак располагался на высоком крутом обрыве. Внизу железная дорога, там же депо и мастерские, где работал отец.


Борис

Владивосток. 10 мая 1920


Отец

Владивосток. 5 апреля 1916


Мама

Владивосток. 7 декабря 1918


Отец

Владивосток. 15 октября 1917


Мама

Владивосток. 1918


Отец и мама с товарищем

Владивосток. 16 февраля 1918


В 1987 году на два дня я оказался во Владивостоке, был в этих местах, на этом обрыве. Барак по ветхости снесли, а все остальное, запомнившееся по рассказам матери, осталось как живое. Даже трамвайная остановка называется «Вторая Речка». Был в музее. Целый зал посвящен революционным событиям во Владивостоке. Особое место занимают фотографии многих рабочих Временных железнодорожных мастерских. Суровые, строгие лица русских мастеровых людей. Есть большие групповые снимки. Хотелось отыскать лицо отца, но на такое изучение нужно много времени, а у меня было несколько часов всего. Обидно. Попасть в город, в котором родился, через 57 лет – и пробыть в нем так мало.

Командировка в Харбин

В 1922 году появился на свет братишка Владимир, а через некоторое время многим активистам-железнодорожникам, доказавшим свою преданность советской власти, предложили выехать на постоянную работу за границу, в Маньчжурию. Шла речь о Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), где на паритетных началах восстанавливались права Советской России. Нужны были новые советские люди вместо окопавшихся там белогвардейцев армии Колчака. Предложили моему отцу, и он согласился. Переехавших распределяли по всем узловым станциям КВЖД. Одни попали в Цицикар, другие в Хайлар, отца послали в Харбин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное